Оленька сидела за столом и при свете тусклой лампы, покрытой серебристой паутиной, размашисто писала в дневнике: «Восьмой год! Восьмой год я сижу в комнате, расплачиваясь за то, чего не совершала. О, как мне хочется возмездия! Как хочется, чтобы эти благовоспитанные господа, которые считают, что им позволено все, ползали передо мной на коленях! И этот день наступит. Наступит, наступит, наступит!» – повторила она трижды и, почувствовав облегчение, бросила ручку. Когда в дверь постучали, девушка ничего не ответила, лишь равнодушно отвернулась.

– Оля, к тебе можно? – услышала она робкий голос отца. – К нам пришел гость, он хочет тебя видеть.

Она не проронила ни звука. Зельд растерянно взглянул на Альберта, но тот решительно толкнул дверь и вошел в темную пыльную комнату. Увидев худую, изможденную, бледную девушку – нет, не девушку, а скорее тень (казалось, жили только черные воспаленные глаза), он был тронут и ласково проговорил:

– Ольга Зельдовна, здравствуйте. Вы должны меня помнить. Я приятель вашего отца, профессор консерватории Альберт Цабель.

Девушка пожала плечами и покачала головой.

– Впрочем, я на этом не настаиваю, – продолжал Альберт. – Мне захотелось увидеть вашу семью и по возможности помочь.

Оля продолжала молчать, разглядывая жирное пятно на бумажной скатерти.

– Вы любите музыку? – Цабель не собирался сдаваться. – Хотите, я что-нибудь сыграю?

Девушка вздрогнула и медленно встала на ноги. Ее впалые щеки покрылись смертельной бледностью.

– Прошу вас, уйдите, – прошептала она зловеще. – Я прошу вас… Немедленно покиньте мою комнату.

Ее губы затряслись, кулаки сжались, костяшки пальцев побелели. Казалось, она сейчас или упадет в обморок, или набросится на мужчин. Зельд потянул приятеля за рукав:

– Пойдем отсюда.

Альберт не двигался и как завороженный смотрел на девушку. Сегаловичу пришлось силой вытащить его на лестницу.

– Она выгнала нас. – Он смахнул с губы бисеринки пота. – Ей не нужно перечить. Доктор запретил.

– Зельд, что случилось? – Испуганная Марта вышла из комнаты и, бросив мимолетный взгляд на гостя, схватила мужа за руки: – Что случилось, я спрашиваю? Неужели я не могу позволить себе отдохнуть хотя бы час?

– Мы напугали ее, – виновато прошептал ювелир.

– Дорогая Марта, – профессор галантно поцеловал ее тощую руку с синими жилками, – во всем виноват только я. Видите ли, ваш муж из гордости не захотел обратиться ко мне за помощью, а, как известно, если гора не идет к Магомету… Короче, я готов ссудить вам, сколько вы скажете.

Лицо женщины покрылось красными пятнами.

– Но вы, наверное, потребуете большие проценты? – уточнила она и нервно глотнула. – Должна сразу предупредить вас, что нам уже не подняться на прежний уровень. И причина этому – князья Раховские, сделавшие из нашей дочери воровку. Никто не захочет приобретать драгоценности у ювелира, дочь которого.

Цабель внушительно кашлянул, как бы давая понять, что разговор на эту тему окончен, и поднял руку, призывая супругов к тишине и спокойствию.

– У меня к вам еще одно предложение, – улыбнулся он, показав съеденные передние зубы. – Но такие вещи не решаются быстро и стоя. Давайте пройдем в гостиную и сядем, если вы не возражаете.

Супруги Сегалович переглянулись.

– Давай, – махнул рукой Зельд, и Марта поспешила вперед, чтобы смахнуть пыль со стола, за который семья давно не садилась в полном составе.

– Может быть, чаю? – предложила она, но профессор покачал огурцеобразной головой:

– Не сейчас. Я хотел бы немедленно расставить все точки над «i». Может быть, после сплетни, рожденной князьями с определенной целью, ваша дочь и кажется кому-то исчадием ада, но я увидел в ней беззащитную порядочную девушку, к тому же чертовски красивую. – От волнения он начал задыхаться и распахнул ворот рубашки. – Ольга очень соблазнительна даже в своем старом засаленном халате. Я творческий человек, музыкант, иногда сам сочиняю музыку… В вашей дочери я увидел ту, которая будет вдохновлять меня. – Он кашлянул. – Да что я хожу вокруг да около! Я не увидел в ней помешанную, я влюбился в нее с первого взгляда и прошу у вас, ее родителей, ее руки. Да, она молода и прекрасна, я старше ее на тридцать четыре года, но… случаются и такие браки, и они нередко бывают счастливыми. Благословите ли вы наш брак? – Он слезящимися глазами посмотрел сначала на Марту, от удивления открывшую рот, а потом на своего друга Зельда, тоже сидевшего в оцепенении. Такого поворота событий супруги не ожидали.

– Разумеется, как будущим родственникам, я дам вам деньги безвозмездно, просто подарю, – торопливо добавил Цабель. – Дорогой мой приятель, когда улягутся страсти, мы вдвоем организуем дело. Я всегда хотел иметь дорогой ювелирный салон, и что-то подсказывает, что это у меня получится.

Супруги снова переглянулись, и Марта неуверенно заметила:

– Дорогой Альберт, вы знаете, как мы к вам относимся. Лучшего мужа для своей дочери мы и не желали. Но… Вы видите, в каком состоянии наша девочка. Вряд ли ее удастся уговорить. Мне кажется, после предательства Мишеля все мужчины для нее нечто вроде чертей из преисподней.

– Но попытка не пытка, – возразил настойчивый Цабель. – Знаете что, дорогие мои? Сейчас я пойду, а вы подниметесь к девушке, которую я хотел бы назвать своей женой, и поскорее, и поговорите с ней. Скажите, что ее ждет другая жизнь – богатая, сытая, веселая. Моя молодая жена ни в чем не будет знать отказа. Разве не об этом она мечтала, готовясь выйти за князя? Да, я далеко не так молод, как он, но может быть, это к лучшему? Я пожил на белом свете, знаю, как угодить женщине, даже если она молода и капризна. – Он встал и поклонился Сегаловичам. – Давайте, друзья мои, не теряйте времени даром.

Профессор пожал супругам руки и вприпрыжку, будто скинув несколько десятков лет, побежал к двери.

– Пойдем к дочери? – спросил Зельд, проводив его глазами и взяв жену за холодную вялую руку. – Он прав: попытка не пытка. Честно говоря, я не верю в эту попытку, но…

– Пойдем, – перебила его Марта и решительно направилась в сторону лестницы.

Южноморск, наши дни

Следователь Федор Иванович Макаров, довольно моложавый для своих «под девяносто», с крепкими зубами, седыми густыми волосами, гладко выбритым лицом, почти не испещренным морщинами, умными серыми глазами, казалось, пронизывающими собеседника насквозь, будто рентгеном, летом переселялся с супругой на дачу, стоявшую на берегу моря. Он с гордостью, как жемчужину архитектуры, показывал ухоженный, будто игрушечный двухэтажный домик с красной остроконечной крышей, чем-то напоминавший жилище гномов или каких-то других сказочных существ. Полицейские (в самый последний момент Морозов изъявил желание отправиться с другом) понимали, что этот небольшой участок в пять соток преобразился только благодаря стараниям Макарова. Здесь были и причудливая беседка, которую в один прекрасный день скроют побеги недавно посаженной глицинии, и выложенная красным кирпичом тропинка, змеившаяся по земле к домику, и цветник (Федор Иванович сказал, что некоторые из цветов предстанут во всей красе только к осени), и огород, где росли огромные помидоры «бычье сердце», сахарные на вкус, и огурчики, которые его супруга мариновала и солила ежегодно, внушительные кабачки и баклажаны, немного картошки (все же участок был не двадцать соток) и клубника, оберегаемая от жары раскидистыми листьями-лопастями хрена. На оставшихся полутора сотках следователь умудрился разбить сад и с удовольствием угощал всех яблоками, грушами, сливами. Вдоль проволочной ограды, оплетенной ежевикой, щетинились колючками кусты малины и крыжовника.