— Алиска, ты что наделала? — заорала я.

Девочка тут же насупилась, а краденый Йося заревел.

— Ты знаешь, что сейчас с тетей Симой творится! — продолжала ругаться я, вынимая отбивающегося Йосю из его укрытия. — Она же с ума сходит!

— И ничего она не сходит, — пробурчала Алиска, медленным шагом двигаясь за мной по тропинке и волоча позади себя коляску. — Не нузен ей Йося. Она все влемя на дологе сидит, лазговаливает. А дядя Макс что-то мастелит. Вот я и повезла Йосю плилоду смотлеть…

* * *

Итак, орущего Йосю вернули задумчивому папе, а мама малыша села переживать это драматическое событие на свою табуретку у калитки. Все утро в нашем уголке дачного поселка только и разговоров было, что о хулиганском поступке Алиски. Знали бы они, что Бориска натворил! Но я никому не рассказывала, как отличился племянник. Это дело наше, семейное. Ну и господина Гадованюка, само собой. Я развела мышат по комнатам, расставила по углам и строго-настрого наказала стоять так до обеда. А сама отправилась обсудить с любимым волнующие меня вопросы.

Наличие паспорта незнакомца под стулом убитого Валентина Кузьмича, на мой взгляд, в корне меняло картину преступления. Теперь как возможного убийцу следовало искать не только среди соседей, внесенных в «черный список» сержанта Перепелкина, но и среди их гостей мужского пола.

— Слушай, Вадь, а вдруг этот Гадованюк — Алкин Толик? — спросила я, присаживаясь на краешек постели. — Может, он специально назвался вымышленным именем, чтобы заморочить девушке голову. Вон этот Эдуард Эдуардович, — пролистнула я паспорт, — жену имеет, Светлану Николаевну. И по возрасту вроде бы подходит. Толику лет тридцать пять есть?

Любимый молчал, делая вид, что спит.

— Ну да, около того, — за него ответила я. — И Гадованюк как раз семьдесят второго года рождения… Эх, жалко, фотографию Бориска Джейке скормил, а то бы я их сравнила… Ты поедешь сегодня к участковому?

— О-ох, умираю, — простонал любимый.

Как вчера червей копать — так он здоров как бык, а как на допрос ехать — так у него, видите ли, сил нет. После заплыва в ночи Вадька придумал, что не на шутку простудился, и теперь объявил, что будет лежать в кровати и болеть. Если, конечно, не идет на рыбалку. Термометр показывал тридцать шесть и девять, но Вадим уверял, что это и есть та самая температура, с которой начинается острое воспаление легких. Я с ним не спорила. Гораздо проще самой перенести ветрянку, бронхит и диарею, причем одновременно, чем убедить мужчину, что его воспаление легких, от которого он сейчас умирает, — обыкновенный аллергический насморк.

— Понятно. Значит, так. Подойду к нему и спрошу: «Вы, Толик, не теряли ли случаем паспорт на имя Эдуарда Гадованюка?» — развивала я свою мысль, не обращая внимания на стоны мужа. — Хотя нет, спрашивать нельзя, может неудобно получиться… А как ты думаешь, это он Кузьмича заколол?

— Дай молочка горяченького! — взмолился любимый, в изнеможении прикрывая рукой глаза.

Вот всегда так. Только я с ним начинаю говорить о деле, Вадька тут же переводит разговор на отвлеченные темы. Дождется, что наступит осень, тогда болеть некогда станет. Надо будет в КПЗ собираться. Скрипнула входная дверь, и в дом просунулась голова Галины.

— Тук-тук-тук, есть кто живой! — пошутила соседка.

— Заходи, Галка, присаживайся, — радушно отозвалась я из спальни. А сама торопливо засунула гадованюковский паспорт в задний карман джинсов. — Чайку попьем…

Галка впорхнула в кухню, устроилась за столом и, светясь от гордости, спросила:

— Слышишь?

Я прислушалась. За окном равномерно стучали, будто заколачивали гвозди.

— Слышу, — кивнула я.

Галка радостно улыбнулась и пояснила:

— Это Славик новый забор делает. Я только заикнулась, что надо бы хороший забор поставить, а зятек тут как тут. Вчера купил машину бруса, а сегодня взялся за работу. «Я, говорит, буду не я, если сегодня к вечеру вам, мама, забор не обеспечу!» Золото у меня зять, не то что этот… философ, прости мою душу грешную…

Галка понизила голос и доверительно зашептала:

— Я как только подумаю, что Дина могла за него замуж выскочить, честно тебе скажу — мне аж страшно становится… По-моему, они с Симкой два сапога пара… Твой-то что, болеет? А ты его керосинцем разотри, все как рукой снимет. Верное средство, точно тебе говорю. Еще бабушка моя всю семью керосином лечила, и никакого «Панадола» не надо было. Ну ладно, хватит рассиживаться, пойдем покажу, что там Славик наработал…

* * *

Забор, который начал делать Славик, обещал быть прямым и длинным, как железнодорожное полотно. Штакетины он клал одна к одной, ровно и красиво. Рядом с мужем стояла Дина и любовалась его работой. Макс кидал раздраженные взгляды на умельца со своего крыльца, где, устроившись на ступеньках, вырезал какую-то дудку.

И, что интересно, за все это время никто, ни один человек и словом не обмолвился про убийство Кузьмича. Может быть, соседи считали нетактичным обсуждать эту тему, а может, опасались высказывать свои догадки насчет возможного убийцы, боясь обидеть присутствующих. В общем, каждый говорил о своем.

Галка с Диной на два голоса нахваливали работящего Славу, Макс тихонько, себе под нос, нелестно комментировал работу заборостроителя, а Сима, ни к кому не обращаясь, рассказывала, как готовит национальное одесское блюдо «боршть» ее тетя Рива из Конотопа. Она снова чистила картошку. И тут я вспомнила, что все десять кило картошки, которые мы закупили в «Ашане», безвозвратно испорчены растворителем.

— Сим, а где вы картошку берете? — не к месту спросила я, перебив повествование как раз в тот момент, когда очередь дошла до морковки, пережаренной с лучком и приправленной томатной пастой с растертым в ней болгарским перцем.

— Вы себе понимаете, именно растертым, а не… Чито? — прервав повествование, растерянно прищурилась она.

— Картошку, говорю, где покупаете? — повторила я. И пояснила: — Я смотрю, у тебя ее много, каждый день по ведру чистишь…

— Ну так я же каждый день и кушаю, — резонно заметила Сима.

— А покупаешь-то где?

— А там… — махнула она рукой.

Наверное, таким образом я еще долго могла выспрашивать у Симы историю происхождения картошки, но тут мне на выручку пришла Галка.

— Да Василек Со Свалки картошку приносит, — охотно ответила она на мой вопрос. — Ведро за бутылку отдает. Ты Василька-то помнишь?

Да кто же не помнит Василька? Молодого паренька, что круглый год живет на даче, шифруясь от армейского призыва. При этом сидеть без дела Василек не может — постоянно придумывает себе какое-нибудь занятие, которое наверняка подскажет путь к быстрому и легкому обогащению. То засадит все свободное пространство вокруг своего дома грибницами белых и подосиновиков, чтобы потом их морозить и сдавать в элитные супермаркеты, то примется разводить лягушек для ресторанов. Помню, однажды Василек вызвался зимой сторожить наш дачный поселок — мечтал накопить денег и купить корову, чтобы летом продавать молоко дачникам.