Шон выкатывает чемодан на колесиках за дверь и говорит:

– Постараюсь.

Не желая иной судьбы.

* * *

Двое старших детей Райны лето проводят в дневном лагере, а двое младших, однояйцевые близнецы Бобби и Грейсон, находятся под присмотром суперняни Глории. Все, кто знаком с этой парочкой, знают их как «близнецов», и Райна порой волнуется (когда у нее есть время волноваться о таких вещах), что они не смогут раскрыть в себе индивидуальность. На расстоянии и даже вблизи, честное слово, различить их невозможно: озорные, белобрысые, с россыпью веснушек на щеках, абсолютно одинакового роста, абсолютно одинакового телосложения… кажется, будто подсознание вас разыгрывает. Как будто у вас в глазах двоится – так оно и есть, но не в прямом смысле, а просто возникает такая иллюзия. Райна считает нужным по-разному их одевать, так что, когда я путаюсь, я вспоминаю, что Бобби носит яркие футболки, а Грей предпочитает сдержанную элегантность. К тому же Бобби четыре месяца назад свалился с гимнастического снаряда и выбил верхний зуб справа, так что, когда он улыбается, приходит момент истины – значит, это Бобби.

Однояйцевые близнецы меня пугают – не только потому что выглядят странно, но и потому, что являются наглядным подтверждением одной из теорий отца. Если бы яйцеклетка Райны не разделилась, на свет появился бы только один из них. Не было бы этой путаницы, не было бы и близнеца, который может читать мысли брата, знать, чего хочет брат, когда он еще сам того не знает. Был бы только один. Бобби. Или Грей. Кто бы это был?

Сегодня в метро Бобби безо всяких на то оснований взял да и заехал Грею по физиономии. Полагаю, Грей его раздражает самим своим присутствием. Грей пронзительно визжит, его бледные щеки становятся ярко-розовыми, а Бобби ухмыляется мне беззубой улыбкой, словно я на его стороне. Будто он хочет мне сказать: ну что, сучки, выкусите! Это я, Близнец-Который-Выжил.

Хотя Никки на восемь лет старше близнецов, это он предложил пригласить их на выставку «Наше тело» на Саус-Вест-стрит. Я дважды уточнила, точно ли он хочет провести целый день с двумя потными четырехлетками, потому что, честно говоря, лично я была совсем не уверена, что хочу провести целый день с двумя потными четырехлетками, но он посмотрел на меня так, будто у меня три головы, и сказал:

– Конечно хочу. Они же классные. Вы что, не любите детей?

Я не знала, что на это ответить: откуда, черт возьми, мне знать, люблю я детей или нет? Я себя-то почти не люблю. А теперь, когда я вынуждена проводить все больше времени с Никки, потому что мой супруг предпочел прыгать по офису на тарзанке, а не хранить верность клятве «пока смерть не разлучит нас», я не могу ручаться и в неугасающей любви к подросткам. Переходный возраст сильно повлиял на потовые железы Никки, и к тому же, будучи жертвой теракта, он слишком уж интересуется темой смерти. Поэтому мы и решили отправиться на выставку «Наше тело».

– Ну просто спросите, хотят они или нет, – упрашивает он.

– Не уверена, что эта выставка подходит для четырехлетних.

– Все умирают, тетя Уилла, – отвечает он. – Факт есть факт. Даже четырехлетние дети должны это понимать.

Я хочу возразить, но слишком устала, чтобы спорить, поэтому пишу Райне сообщение. Она немедленно отвечает:

Так что мы сидим в метро. Грей наконец перестает плакать, и печальное выражение его лица сменяется свирепым. Уставившись на запачканный пол, он кусает губу и раздувает ноздри.

– Он сегодня грустный, потому что утром умерла его рыбка, – Глория целует мальчика в макушку.

– Фрэнк умер, – безразлично подтверждает Бобби.

– Все умирают, – говорит Никки и поворачивается ко мне. – Я же говорил.

– Мы проснулись, а он кверху брюхом плавает, – объясняет Бобби; его тоненький голосок звенит на весь вагон. Он произносит «плавает» как «пвавает», и в глубине души мне в эту минуту хочется, чтобы он был моим ребенком. Райна говорит, что это и есть материнство – множество неповторимых моментов, из которых складывается огромная любовь, и множество моментов неверия, непонимания и трудностей, связанных воедино.

– Это очень грустно. Тебе грустно? – Я склоняюсь к нему.

Бобби пожимает плечами. Грей молчит; его ноздри по-прежнему раздуваются, губы поджаты. Я вижу – он затаил обиду, совсем как его дедушка на Пенджаба Шарма.

– Грей, ответь тете Уилле, – говорит Глория.

– Все хорошо, он может не отвечать. Я поняла, – я выпрямляюсь. Вагон трясется, и все инстинктивно (не верьте инстинктам!) хватаются кто за поручень, кто за плечо соседа. Грей тянется к Глории. Потом смотрит на меня:

– Фрэнк не умер, его Бобби убил.

– Неправда! – вопит Бобби.

– Правда! – вопит в ответ Грей, сжимая крошечный кулачок, весь бурля от гнева.

– Неправда!

Прежде чем Глория успевает остановить Грея, его рука взмывает в воздух, явно целясь в оставшийся верхний зуб Бобби. Но тут вмешивается судьба – или же это машинист слишком резко нажимает на тормоза, – и мы все падаем, кто куда. Бобби утыкается в колени Глории, а Грея, бедного Грея отбрасывает назад, и он приземляется на попу.

Кто знает, почему все сложилось именно так, почему Фрэнк умер, Бобби торжествует, а несчастный маленький Грей сидит на грязном полу вагона метро, где всевозможные бактерии могут напасть на него, пока мы разговариваем?

Я смотрю на его несчастное личико и протягиваю мальчику руку, помогая подняться.

– Все хорошо, – говорит он, хотя его выдают полные слез глаза и дрожащий подбородок.

– У меня тоже, – отвечаю я, хотя мое настроение тоже многое выдает.

* * *

Ванесса встречает нас у входа, жизнерадостная как никогда – по-моему, это неуважение к текущим событиям моей жизни, не говоря уже о мертвых телах на экране, которые мы собираемся рассматривать.

– У меня идея, – говорит она мне, когда мы заканчиваем разглядывать мышечную ткань какого-то бедолаги. – Очень классная идея.

– Как вам кажется, – говорю я, не обращая внимания на Ванессу, – знал ли этот человек, что, когда он умрет, его органы покажут тысячам посетителей? Как вы думаете, хотел ли он этого?

– Откуда ему знать, – отвечает Никки. – Он же мертвый.

– Ну ты и пессимист, – удивляется Ванесса. – Ты всегда такой?

– Мама говорит, всему виной переходный возраст, – Никки пожимает плечами. – Но, думаю, все дело в теракте, – и он переходит к следующему слайду.

– Офигеть, – говорит Ванесса.

– Ты мне будешь рассказывать? Во всяком случае, у него есть причины, – говорю я. Этот ребенок занимает все больше места в моей жизни.

Мы проходим мимо таблички с надписью «История анатомии», и Бобби мчится к следующему телу.