Мы остановились на ферме некоего мистера Боба Болтона на вершине Голубого холма. Он был слишком беден, чтобы иметь рабов, зато у него были козы, слуховой рожок и три красавицы дочери. Похоже на начало непристойной шутки, но на этом все заканчивается. Были у него и сыновья, но все они ушли воевать за ту или другую сторону и погибли. У подножия холма, в Шолле, находилось здание почты, и я до вечера просидел на заборе возле бурого поля, составляя письма для Мэй, Джесс и Сью, а также для мистера Бакстера, хотя это письмо я не отправил. Мисс Элизабет Харпер многое объяснила мне о запятых и правописании.

В следующем городе я едва не подрался на дуэли с человеком, заявившим, что я украл у него чертежи Аппарата. Я был слишком горд, чтобы отказаться, хотя стрелок из меня так себе, и не в последнюю очередь потому, что, как я, кажется, уже говорил, почти не вижу левым глазом. К счастью, он был так пьян, что, услышав сигнал к дуэли, развернулся и отсчитал десять шагов под углом, приведшим его прямиком к столкновению с деревом, от чего он заработал сотрясение мозга.

В следующем городе три дельца корпорации «Северный свет» напали на меня в темноте и били с минуту или две.

II. Корпорация «Северный свет»

Нью-Дрейфус был шахтерским городком. Вроде Восточного Конлана, только меньше, моложе. Более дикий и перенаселенный, он жил за счет производства свинца и цинка, а не за счет добычи угля, а в шахтах, в отличие от Восточного Конлана, работали рабы. Вся Свинцовая улица была усеяна лавками и салунами. Этот город разбогател внезапно и теперь не знал, что с этим делать. Я зашел в один из салунов, трехэтажный, на этаж больше, чем у соседей, и девушки, махавшие прохожим с его балкона, были самыми красивыми и нарядными во всем городе. Я недолго поиграл, потеряв деньги, но приобретя друзей, как обычно, в новом городе, затем я принялся расхваливать Процесс Рэнсома всем, кто желал слушать.

Владелец салуна откинулся в кресле, положив ноги на стол и с самодовольным видом просунув большие пальцы за лацканы пиджака, и сказал:

– Странно, что вы не слышали, профессор, хотя говорите, что хорошо знаете Нью-Дрейфус, этот чудесный городок, и вы приехали в наши края специально, чтобы нас посетить. У нас есть столько электричества, сколько душе угодно, и по ночам здесь больше не темно.

У меня сжалось сердце, но я не перестал улыбаться.

Владелец салуна подмигнул, поднялся из-за стола и поманил меня наверх. Он сообщил сидевшим за столом лейтенантам, что мы скоро вернемся, и я согласился, добавив, что после моего возвращения мы продолжим беседу. Мужчина провел меня на балкон и, прогнав красоток, спросил:

– Видите?

Я видел. Пока я прохлаждался в салуне, переходя от столика к столику и болтая о себе, наступил вечер. Кто-то повернул выключатель – и это не просто фигура речи. Стало видно, что по всей Свинцовой улице на крышах гнездятся дуговые лампы. В спешке я не заметил их днем. Их белый холодный свет казался мне отвратительным.

– Корпорация «Северный свет» полностью обеспечила нас полгода назад, – сказал владелец салуна. – Дрейфус теперь никогда не спит. В свете этих ламп люди внизу мне и правда виделись какими-то маниакальными, бессонными и дергаными.

– Я знаю о корпорации «Северный свет», – сказал я. – И знаю, что они делают. Продажнее их не найти в целом свете. Они высосут из вас всю кровь и разорят. Сколько они с вас взяли? Они говорят, что работают в Тригороде, но имейте в виду, это ложь – они лишь прикрытие для Линии, со всеми вытекающими последствиями. То, что предлагаю я, сэр, не имеет с этим ничего общего. Во-первых…

Мужчина окинул взглядом город и пожал плечами:

– Я не слишком разбираюсь в политике, профессор. Но я вижу, когда что-то работает.

И он ушел, оставив меня в одиночестве. Внизу, на улице, я увидел мистера Карвера, который скручивал сигарету, облокотившись на фонарный столб. Наши глаза встретились, и мы оба пожали плечами.

То же самое случилось в Тэтчере и Форде. В Тэтчере мои обвинения в адрес корпорации «Северный свет» были подслушаны, и со мной на улицу вышли несколько мужчин. Вечер еще не наступил, но, когда мы приехали в Тэтчер, год подходил к концу, и, когда дуговая лампа над салуном неожиданно мигнула и погасла, мы оказались в темноте. Один из мужчин выхватил у меня из рук шляпу, а другой толкнул меня, сжал руку и сказал, что если я буду и дальше сеять слухи, то пожалею об этом. Возможно, я ответил менее вежливо, чем следовало бы, и завязалась потасовка. Мне разбили нос и поставили меня на колени, и, по правде сказать, я уже начинал жалеть о своей инициативе.

Мои обидчики испарились, стоило зажечься свету. Несколько минут спустя по пути в салун мимо прошел старик Харпер и увидел, как я чищу шляпу от грязи.

– У меня больше врагов, чем я того заслуживаю, – вздохнул я. – Я сражаюсь с миром один на один и часто проигрываю. На кону грядущий век. Времени почти не осталось, а мой оптимизм терпит серьезные потери.

– Да? – Старик хмыкнул. – Я тоже когда-то был молод. – И оттолкнув меня, он вошел в салун.

III. Политика и религия

Я стараюсь ни с кем не говорить о политике и религии. Это золотое правило человека, который путешествует в чужой стране, ведет дела с незнакомцами или едет в гости к родственникам. Литтл-Уотер был городом Линии, Мансель – Стволов, а Слейт – поделен поровну, и один лишь завтрак в том или ином заведении влек за собой последствия, которые я был не в силах постичь. Лагеря противников располагались по всей длине Золотой реки и в тени Опаловых гор, а над головой, словно ястребы, пролетали их винтолеты. В Стоун-Хилле поднимались палатки для собраний улыбчивых, в Далтоне – для верующих в Серебряный Град, в Хонноте – для тех, кто почитал Мирового Змея. К югу от Далтона мы, должно быть, слишком приблизились к поселению Племени или как-то еще нарушили их законы. Кто-то обстреливал нас камнями с одного из скалистых холмов до тех пор, пока мы не убрались оттуда так быстро, как только позволяли лошади.

В Мэттистауне мы обедали в гостинице, владельцы которой оказались суровыми стариками, бывшими солдатами Республики Красной Долины – это можно было понять по реликвиям этого злосчастного движения, которыми были увешаны стены: рваным флагам, потертым медалям и по всему прочему в том же духе. Я не знал, куда смотреть и как выражать свое почтение, чтобы никого не оскорбить. В Кукри один и тот же агент Стволов, лихой разбойник Джим Дарк, семь раз грабил один и тот же банк. Он грабил его каждый раз, как бывал в городе по делам, как странствующий торговец, навещающий одну и ту же женщину, и в конце концов начал позировать перед фотографами. Кукри теперь делал больше денег на сувенирах, чем на банковских операциях. Все вокруг, не переставая, говорили о Джиме Дарке, и старик Харпер, страшно перепугавшись, заставил нас ехать дальше.

В Руре, Талле и Карнапе жители со смешанными чувствами упоминали слухи о том, что кто-то вырезал ближайшие свободные поселения холмовиков. Свидетельства очевидцев не слишком отличались от увиденного нами рядом с Кенауком. Никто не знал, чьих рук это дело, но в Карнапе я слышал о появившемся в городе человеке в дурно пахнущей медвежьей шкуре, накинутой поверх серого солдатского мундира и грязных бриджей. У него были неопрятная дикарская борода и ремень, в который были вплетены клоки сухих черных волос и больше дюжины костяшек пальцев холмовиков. За спиной у него висело первоклассное ружье, которое в руках такого человека могло значить только одно. Ростом он был почти девять футов, с ним были две гончие, неотличимые от волков. Сидя за стойкой, он проглотил столько сосисок и выпил столько кофе, что могло бы хватить на десять человек, а затем удалился, не заплатив и не произнеся ни единого слова, кроме «Кнолл» – возможно, так его звали, а может быть, нет.