class="p1">Дорога домой занимает у меня больше часа. Ушиб на руке постепенно сходит, и надеюсь, что уже в понедельник я смогу сесть за руль своей малышки. Общественный транспорт — это что-то между адом и чистилищем. Безусловно, в пробку можно попасть и на своей машине, но, согласитесь, лучше сидеть в ней, чем полтора часа стоять на одной ноге в забитом автобусе, где тебе прилетает локтями то в печень, то в селезенку.

Я только успеваю собрать сумку со сменной одеждой, пижамной и всякими дамскими штучками, как раздаётся звонок.

— Иду! — кричу, на ходу сбрасывая тапочки и буквально влетая в сапоги. Хватаю пальто, платье в специальном чехле, чтобы не помялось, и сумку, после чего открываю дверь.

— Ну что готова, невестушка? — криво ухмыляясь, спрашивает Сева, окидывая меня оценивающим взглядом с головы до пят. Ни «Привет!» тебе, ни «Как дела?». Есть подозрения, что они с мамой найдут общий язык.

— Я-то готова, — хмуро на него смотря, отвечаю. — А вот ты…

Причина моего недовольства собственно в том, что Амурский в черном спортивном костюме и дутой черной куртке. У него вообще есть другая одежда? Кажется, за все то время, что мы соседствуем, я ни разу не видела его в чем-то кроме спортивной одежды.

— Ты, что прямо с тренировки?

— Нет, с чего ты взяла?

Он действительно не понимает?

— Ты в спортивном костюме.

— Да, я в курсе, — хмыкнув, пожимает своими могучими плечами. — Я же не в экипировке.

— Амурский, — из меня вырывается обреченный вздох, — ты никогда не знакомился с родителями своих девушек?

Сева озадаченно чешет затылок, а потом отвечает:

— Не-а. До этого как-то не доходило.

— Что ж, тогда я подскажу, — нарочно выдерживаю паузу, а потом припечатываю, — никто не знакомится с родителями своей невесты в спортивном костюме.

— Я знакомлюсь.

Его, похоже, совершенно не трогает мой возмущенный тон.

И вот с этим невежей я собралась знакомить свою семейку? Да у него до конца жизни уши гореть будут! И у меня заодно с ним!

— Нужно переодеться.

— Горошек, ты безжалостна! — прижимает руку к сердцу, словно я его ранила. — Поторапливайся, нам ещё моего тигра нужно прогреть. Все свои пожелания ты исчерпала, поэтому придётся твоей семейке потерпеть мой вид.

И хоть тон у Севы смешливый, но твердый, и я понимаю, что могу спорить с ним хоть до посинения, но переодеваться он не станет.

— Твоего тигра? — цепляюсь за слова. — С чего ты решил, что мы поедем на твоём катафалке?

— С того, — просто отвечает, выхватывает дорожную сумку из моих рук и шагает к лифту.

Всю дорогу до парковки мы спорим на чьей машине поедем, и, пожалуй, впервые я осознаю насколько он упрям. Я останавливаюсь около своей шкоды, что стоит здесь с прошлой пятницы, Сева напротив своей машины, что стоит на месте Роберта Феликсовича.

— Горошек, я скорее посажу свою задницу на горячие угли, чем в твою колымагу.

Хотела бы, я посмотреть на то, как его зад подгорает…

Складываю руки на груди, не двинувшись с места.

— На эти выходные обещали снегопад. В твоей тачке мы просто можем не доехать. Все равно за рулём я буду. Какая тебе разница?

Хорошо, может в его словах есть здравый смысл, но…

Какого черта он мою малышку назвал колымагой?

— Садись, — тоном не терпящим возражений, отрезает и открывает пассажирское сиденье.

— Ладно, но музыка моя! — залезая в джип, произношу.

— Ни за что! — качает головой, после чего захлопывает мою дверь.

Спустя полчаса мы выезжаем из города, в одной руке я держу бумажный стаканчик с кофе, в другой — бургер, а головой качаю в такт песне «Останусь» группы «Город 312».

— Господи, дай мне сил! — вымученно стонет Амурский. — Горошек, если у тебя все такие песни, то ты приведешь глухого жениха. Мои перепонки не выдержат такой муки.

— А ты можешь ещё и онеметь? — не без надежды интересуюсь.

Он бурчит себе под нос что-то похожее на «садистка» и «никакой жалости к страдающим», пока я наслаждаюсь припевом, подвывая в такт песне.

На заправке я пытаюсь всунуть Севе деньги, но тот и бровью не ведёт. Расплачивается сам, да ещё и приносит шоколадки с хот-догом. То еще сочетание, я вам скажу.

— Держи, покормишь меня по дороге, — всовывает мне в руки еду, садясь за руль.

Э, прошу прощения…? Что значит «покормишь»?

Стоит нам немного отъехать от заправки, как Амурский нагло заявляет:

— Ну? Ты кормить меня будешь или нет?

— Ты серьезно, что ли? — таращусь во все глаза на этого ухмыляющегося засранца.

— Совершенно серьезно. Я собираюсь воспользоваться ситуацией в полной мере, раз уж мне приходится слушать твои сопли. А что может лучше утешить, чем еда из рук красотки? — расплывается в коварной улыбке. — Я жду, — облизнув свои губы, приоткрывает рот.

Что ж, если это поможет его заткнуть…

Без всякой нежности, на которую очевидно рассчитывает этот идиот, засовываю ему хот-дог в рот. Однако Сева и не думает жаловаться, откусив, он прожёвывает и жадно, облизнувшись, требует:

— Ещё.

«Этого парня не прокормишь» — мрачно заключаю. Прикончив хот-дог, он потребовал шоколад.

— Разве хоккеисты не должны соблюдать диету, чтобы их восхитительный торс не превратился в круглое брюхо?

— Считаешь, мой торс восхитительным? — клянусь, я слышу в его голове мурчащие нотки. — Я польщен, Пампушка.

— Надо же, у кого-то нарциссическое расстройство личности, — иронично замечаю. — Ты все разговоры переносишь на себя?

— А ты всем ставишь диагнозы? — вопросом на вопрос отвечает, вскинув бровь.

— Нет, только когда есть предпосылки.

— Что ж, надеюсь, ты вылечишь меня, док, — бросает на меня из-под ресниц лукавый взгляд, после чего уже серьезней произносит, — я стараюсь питаться правильно, но не всегда выходит. Поверь, этим мышцам ничего не угрожает, если ты за них переживаешь.

Да, ребята, он только что поиграл своими мускулами!

— Я тренируюсь почти каждый день во время сезона, а сегодня не успел приготовить ужин.

— Ты сам готовишь?

— Конечно, а ты думаешь у меня есть домработница? — коротко усмехается.

На самом деле, я так и думала. Ему удается меня удивить, что сказать.

— Мне нравится готовить, — неожиданно признаётся, —