У каждого человека есть свой гвоздь, с которого необходимо слезть самостоятельно. Кислый же со своего так и не снялся. Он сбежал за сотни километров от морского побережья, окончил институт, устроился на работу, но все еще сидел у чана в раскаленный летний полдень и чистил рыбу. Кислый жил, и вместе с ним у него на плечах жила уродливая обезьяна его прошлого.

Кислый очень редко ездил к родителям. Возможно, его мучила необходимость тратиться на билеты, а быть может, пугала перспектива снова взять в руки нож и вскрыть брюхо рыбе.

Из дому он никогда ничего не привозил. В то время когда каждый из нашего студенческого братства возвращался от родителей с баулами сала, домашних консервов, картошки и овощей, Кислый приезжал пустой, как барабан. Оно и понятно: все, что он мог привезти, — это рыба, которую он ненавидел. Может быть, поэтому он так редко и навещал отчий дом — место, которое ничего не могло ему дать, но ждало от него самого какой-то отдачи. А Кислый, как любой уважающий себя пес, не любил дворы, свободные от цепей и стабильной кормежки, — родители больше не были ему хозяевами, а других собак в своем присутствии он выносить не мог.

На этот раз Мара приехал ко мне, прихватив бутылку красного чилийского вина. Погода стояла ужасная, то и дело пускался дождь, ветер выл в проводах и срывал с деревьев листья, а с пешеходов шляпы, хотя до календарной осени оставалось еще целых две недели. При такой погоде лучше сидеть в уютной комнате с потрескивающим камином и за бокалом вина размышлять о бренности бытия. Камина у меня не было, а вино привез Мара, как и разговоры о сущном, так что обстановка была почти соответствующая.

Я достал пузатые бокалы, подаренные мне кем-то на день рождения, которыми почти не пользовался, ополоснул их от пыли, наполнил вином. Кислому налил половину: его вином поить — переводить только.

Мара принял бокал, неторопливо пригубил, пожевал губами, давая рецепторам языка и нёба возможность впитать все богатство вкусовых ощущений, удовлетворенно кивнул. Мне вино тоже понравилось. Терпковатое и легкое, оно навевало образы высокогорных лугов, где кристальный воздух гладит благовонные травы. И еще оно почему-то напомнило мне Белку, возможно, потому, что от нее тоже иногда пахло сеном… Кислый в три глотка опорожнил свой бокал и с тоской посмотрел на наши, почти не тронутые.

— Хорошее вино, — одобрил я. — Древнейший напиток, с огромной историей.

— Да, — согласился Мара. — Но в истории вина есть и странности. По некоторым описаниям, вино у древних греков было настолько крепким, что его перед употреблением приходилось сильно разбавлять. Это выглядит загадочно, потому что все известные нам технологии изготовления вина не могут сделать его таким убойным. Я говорю не о крепленых винах, потому что дистиллированный алкоголь открыли только в конце тринадцатого века. При естественном процессе брожения образование алкоголя подавляется после того, как его плотность в бродящей массе достигнет четырнадцати процентов. Так что вино наших предков — это загадка, которая, впрочем, решается, если предположить, что эти вина были настойками или экстрактами… — Мара сделал паузу для глоточка древнего напитка с огромной и загадочной историей, произвел губами сочное «чмок». — Так что эволюция вина претерпела сильные изменения за последние три-четыре тысячелетия.

Я поднял бокал на уровень глаз, любуясь игрой бликов на поверхности рубиновой жидкости. Я подумал, что довольно сложная химическая формула вина в конце концов всего лишь мозаика из связей углерода. Точно так же, как любое растение, животное, человек… или астероид, планета, звезда. Точно так же, как весь мир, со всеми необозримыми вариантами проявления материи — всего лишь сгустки первозданной вселенской пыли. Причем одна часть космоса собралась в меня, а другая осела конденсатом красной ароматной жидкости в пузатом бокале. Что же заставило кирпичи мироздания, изначально похожие друг на друга, как воины-клоны из «Звездных войн», сложиться в совершенно разные сущности? Может быть, что-то вроде ДНК есть и у неживой материи? А раз так, раз природа всего едина, то почему бы Истине и не плавать в вине?..

Я неторопливо отпил, следя за тем, как «Истина» протекает по горлу, насыщая нервные окончания языка, нёба и желудка радостью своего присутствия, и пришел к выводу, что этой «Истине» мой организм очень даже благоволит. Хотя конечный факт воссоединения информационных структур «вино-человек» никаким сногсшибательным откровением меня, увы, не потряс.

Тем временем Мара вел лекцию дальше:

— В истории древних греков вино напрямую связано с личностью Диониса. С личностью довольно темной. И темным я его называю по ряду причин. Фигура Диониса на фоне однообразного пантеона олимпийских богов выглядит уж очень неординарной, потому что все они, кроме Диониса, схожи между собой, как пакеты чипсов на прилавке супермаркета. Чипсы с грибами, чипсы с ветчиной, чипсы с сыром — все вроде как разнятся, но все при этом суть прессованный крахмал. Боги Олимпа заняты одним и тем же — они заняты собой и еще властью. Вся их жизнь — это дележ сферы влияния и войны за территории. Им вечно не хватает славы, жен и храмов, в которых жрецы воспевают их добродетели и могущество, то есть челяди. Поэтому греческая мифология и популярна до сих пор — она олицетворяет те идеалы, к которым наша цивилизация стремится. Громила атлетического телосложения, с мужественными чертами лица, алчный, мстительный, жестокий, скорый на осеменение, обожающий всякие увеселительные мероприятия и жадный к почету, несоизмеримому со своими свершениями. Вот абсолют современности в плане становления эго. То, к чему стремится западная цивилизация, если сорвать с нее маску христианского лицемерия. Взгляни на «американскую мечту», что она из себя представляет? Урвать чемодан денег, а потом сидеть в шезлонге на побережье острова Гавайи в компании безмозглой Афины Паллады, на которой, кроме трусиков-стрингов, ничего не надето, потягивать через соломинку дорогой коктейль, благосклонно внимать лести плебеев и до скончания своих дней заниматься ничертанеделанием!

Я отхлебнул вина, размышляя о том, что в подобном ракурсе мне еще не доводилось смотреть на греческую мифологию и что в агрессии Мары к олимпийским богам и пока что слабо проявляющейся симпатии к Дионису наверняка присутствует какой-то смысл. Мара неспешно допил вино, поставил бокал на стол, продолжил:

— Но вот Дионис — это совершенно другое. Среди своей божественной братии он все равно что хиппи на вечеринке банкиров и промышленных магнатов! Во-первых, он последний, кто нашел приют на Олимпе, то есть он поселился там, когда прочие небожители уже топтали эту гору много сотен лет. Но жить там он не остался. Так сказать, застолбил за собой участок божественного, поставил в паспорте прописку: гора Олимп, уровень шесть, сектор двадцать восемь, — а сам вернулся на землю, чтобы в окружении своей пестрой свиты учить людей пьянству. Ну не странно ли? Особенно если учесть, что в мифах о Дионисе греки его неоднократно преследуют, что очень напоминает… ну, скажем, охоту на ведьм.

Я вдруг понял, к чему ведет Мара, спросил: