— Это дилер по антиквариату из Роппонги, — сказала я наконец.

— У нас достаточно своего антиквариата, спасибо, — ответил голос.

Да, придется постараться понравиться.

— Вообще-то, я покупаю антиквариат. И перепродаю. Если вы откроете мне, я буду рада рассказать вам о себе подробнее.

Голос не ответил, и я собралась было уходить, как вдруг услышала щелчок открываемой двери. Женщина лет шестидесяти с короткой стрижкой сначала пристально посмотрела мне в лицо, а потом на безупречно сидящее платье. Я стояла в поезде всю дорогу, чтобы не помять его. Низко поклонившись, я подошла ближе, и женщина шире отворила дверь.

— Только на минутку.

— Оджама симасу, — радостно прощебетала я извинения за беспокойство, вошла в прохладный коридор и задумалась, стоит ли мне разуваться: возможно, хозяйка собиралась поговорить со мной именно тут, как обычно разговаривали с торговцами. Я снова повернулась к ней и протянула визитку.

— Вы живете в Роппонги, — сказала она и кивнула, словно еще раз подтверждая этот факт.

— Да, у меня там серьезный бизнес, — объяснила я, разглядывая причудливый фартук хозяйки с именем дизайнера Ханаэ Мори, — дипломаты из разных стран, бизнесмены. А вы жена господина Идеты?

— Нет, — она покачала головой, — я его младшая сестра. Я забочусь о нем. Доктор посоветовал держать в доме медсестру, но в нашем случае это не лучший вариант.

Женщина провела меня через коридор мимо пустой комнаты, в которой находился буддийский алтарь с черно-белыми фотографиями мужчины и женщины, похожих на тех, что я видела у Наны Михори. А потом мы вошли в гостиную.

Поскольку японские дома обычно очень малы, я готовилась увидеть нагромождение вещей, но реальность превзошла ожидания. Небольшая комната была буквально напичкана предметами старины: массивными тансу, высокими керамическими вазами, позолоченными гравюрами и прочими диковинами. Госпожа Идета, минуя препятствия, направилась к низеньким стульям у стеклянной двери, ведущей в сад.

— Весь дом так выглядит, — заметила она. — Наш отец был помешан на коллекционировании антиквариата.

— И замечательно, ведь это прекрасное вложение денег.

— Ну, толку от этого мало. — Госпожа Идета поджала тонкие губы. — Мой брат очень болен, и нам пришлось убрать всю мебель из его комнаты, чтобы поставить медицинские аппараты.

Уже во второй раз она упоминала о болезни брата — это явно было главной заботой ее жизни.

— И вы уже что-то продали? — спросила я.

— Да, — кивнула она, — мы нашли чудесного человека, который помог нам. Вообще-то, единственная причина, по которой я согласилась поговорить с вами, это то, что мы хотели бы оценить еще кое-что.

— А вы давно имеете дело с тем мужчиной? — снова спросила я.

— Хм, уже, пожалуй, месяца три. Одна женщина, занимающаяся антиквариатом, написала мне письмо, предложила свои услуги, а я предложила брату — это он унаследовал весь антиквариат — продать что-нибудь, чтобы покрыть расходы на медицинское обслуживание. Тем более что оно дорожает. Эта женщина пришла к нам, ей многое понравилось, но цены, которые она предложила, были не выше тех, что предлагал мужчина. Так что мы отдали предпочтение ему. Он купил два тансу, несколько гравюр... вещи, которыми мы годами не пользовались.

— А как этот дилер работал с вами?

— Он продал все именно по той цене, что и обещал! — сообщила госпожа Идета. — Проблема была только с нашим тансу периода Эдо.

— Но он все-таки продал его?

— Конечно, — гордо сказала она, — как раз на этой неделе. Клиент был заинтересован, но не решался купить. Так что господин Сакай позвонил нам и попросил разрешения сделать небольшую скидку. Я согласилась, ведь он так хорошо позаботился о нас раньше, и, конечно же, он сразу продал тансу.

— Сколько вы получили за этот тансу? — деловито осведомилась я.

— Семьсот тысяч иен.

Я попыталась сохранить невозмутимость. Так, значит, Сакай оставил себе миллион триста иен! Да, пора мне прекращать мучиться чувством вины за то, что беру с клиентов двадцать процентов от сделки.

Но теперь я не знала, что делать. Я могла продолжать вести себя как обычный дилер. Или могла быть честной. Последнее, как мне казалось, должно принести больше пользы, так что я расстегнула сумочку и достала из нее конверт.

— По делам своего бизнеса, — сказала я, — я часто покупаю антиквариат в магазинах. Я была клиенткой господина Сакая и купила ваш тансу, заплатив за него два миллиона иен. Вот чек.

По лицу госпожи Идеты промчалась буря эмоций: сначала недоверие, потом тревога и, наконец, злость.

— С этим уже ничего не поделаешь, — добавила я, не желая слишком подробно описывать свое участие в этой истории, — потому что он вчера умер. Я читала в газете.

— А магазин, где он работал, разве не несет ответственности за его действия? — спросила госпожа Идета.

— Нет, если верить их управляющему. Сакай арендовал у них помещение и нес полную ответственность за свой бизнес.

— Я рада, что больше ничего ему не отдала, — сказала госпожа Идета.

Меня слегка задело то, что она не спросила, при каких обстоятельствах умер Сакай. С другой стороны, раз уж она думала только о том, обманул ее, я предположила, что дальнейший разговор пойдет легче.

— Я пришла, чтобы узнать немного больше о тансу, — сказала я, — о его истории, например.

Госпожа Идета внимательно изучила полароидные фотографии тансу и покачала головой.

— Он очень похож на наш, но я не уверена, что это именно он. Я не очень хорошо разбираюсь в мебели. А вот мой брат — да. Ах, вот он меня зовет.

— Оча! — раздался откуда-то издалека надтреснутый голос.

Больной требовал чаю.

— Хозяин, — скривилась женщина.

Я задумалась, не пыталась ли она иронизировать. Слово «хозяин» в японском языке имеет не только основное значение, но и является вежливым обращением к мужу.

— Вы подождете минутку? — спросила Идета. — Мне нужно отнести брату чай.

Я присела, пока она возилась на кухне, но вскочила на ноги, как только женщина, неся в руках чайник, поднялась по лестнице, очевидно, в комнату брата. Первым делом я осмотрела все, что относилось к периоду Эдо. Отец семейства, видимо, занялся коллекционированием еще до Второй мировой войны, поскольку многие вещи стоили слишком дорого на современном рынке. Мебель была самого разного возраста. Например, чайный комодик относился к периоду Мейдзи и, скорее всего, был сделан корейцами по японскому образцу, когда Япония захватила Корею.

Без зазрения совести я прошла в другую комнату, где, как намекнула госпожа Идета, хранились еще более ценные вещи. Напротив буддийского алтаря я увидела семейные портреты. Изображенный на одном из них молодой человек в военной форме подтвердил мои догадки о путешествии отца семейства в Корею. Рядом с этим портретом висела парочка других. Лица изображенных на них людей были такими же строгими, как на портретах у Наны Михори. Казалось, они хмуро и неодобрительно смотрели на меня, пока я обследовала комнату. Больше всего меня заинтересовал свиток с каллиграфией периода Эдо, висевший в токонома — специальном месте для свитков и икебан. Мой взгляд перебегал от нечитабельного скопления иероглифов на маленькую прореху в левом верхнем углу, бережно затянутую целлофаном. Если семья Идета пыталась осторожно починить такое сокровище, возможно, они могли заменить и металлические ободки на тансу.