Потому что все это время я пытаюсь управлять тем мысленным штормом, который рвет меня на куски: ложь доктора Эвелин, отъезд Старлы и Уэб… ну, все связанное с Уэбом.

12

26 мая 1973 года, суббота

Наконец-то суббота, и я на пляже озера Крев-Кёр, теперь уже полностью уверенный, что попал в какую-то странную параллельную вселенную, и жду, что вот-вот из воды вынырнет единорог или тритон с крылышками.

Никогда не думал, что вновь увижу это место.

Нервы настолько раздражены, что я брожу, как какое-нибудь создание из «Ночи живых мертвецов». Да и чувствую себя так же.

Последние два дня Уэба в школе не было. Может, заболел. Или вернулся домой. Или официально решил, что да, я действительно дурковатый мультяшный персонаж и надо держаться от меня как можно дальше. Все же… я не знаю, как связаться с ним, поэтому прихожу ждать. На случай, если он все же объявится.

Вижу:

1) Пару лодок, дрейфующих по воде, силуэты мужчин с тоненькими дугами удочек.

2) В отдалении утес с небольшим водопадом.

3) Деревню трейлеров на другой стороне озера; земля усыпана разбросанными игрушками и мусором.

4) Позади меня – ряд лачуг на сваях, собранных из папье-маше, которые, уверен, разлетятся в клочья, стоит мне разок чихнуть. Вид у них обреченный. Думаю, не только вид.

Я прислоняю Стингреймобиль к большому валуну, выступающему из песка, закидываю рюкзак на плечо и сажусь рядом. Озеро продувает меня насквозь смесью свежего воздуха и рыбной вони. Закрываю глаза, чувствую, как солнце воспламеняет нервы, позволяю каждому лучу вызывать детонацию новой мысли. Мне не следовало быть здесь. ТЫДЫЩ. Я пока не могу себе доверять. ДРАБАДАМ. Я все еще болен. ХРРРЯСЬ. Я знаю: я проведу следующие три месяца в чулане, и отец будет просовывать мне под дверь поднос с хлебом и водой каждый день, пока не вернется Старла. БУМС. Боже!

Даже церковь сегодня утром вышла какая-то странная. Старла все время молчала, работая над последними штрихами бального наряда. («Это не платье, – говорила она. – Я больше не буду склоняться перед требованиями патриархальности».) (Угу, именно поэтому она сегодня идет на танцы с Линдси и ее подружками.)

Нет, правда, что я буду делать, когда она уедет…

Солнце на миг загораживает какая-то тень, открываю в прищуре глаза.

– Боже, Уэб, ты похож на одного из гребаных звездных людей Сагана! – выпаливаю я. ВСЛУХ. СНОВА. Да что со мной происходит? Раньше было как: мысль, подумать, мысль, промолчать. А теперь: мысль – ТРАХТИБИДОХ с языка.

Однако он действительно похож. В той книжке, которую я читаю, Карл Саган говорит, что все мы – звездные люди и когда-нибудь будем колонизировать черные дыры. Мне думается, эта идея наверняка родилась у Сагана после знакомства с Уэбом. Он стоит надо мной, голову окружает идеальный нимб, он без рубашки, мерцает, точно из каждой поры его тела вылупляются светлячки, волосы прилипли к коже. Что еще? Вот кто знал, что может быть не шесть кубиков пресса, а двадцать четыре! Иисусе…

Все это время, между прочим, острые лезвия колют мне вены. Гребаные побочные эффекты Эвелин. Я знал, что не следовало снова приходить сюда.

Он стоит. Молча, не двигаясь. Потом НАКОНЕЦ-ТО начинает говорить:

– Что ты делаешь?

– А?

– Вот сейчас. Ты что-то бормотал и издавал звуки, как в комиксе «Бэтмен».

Стоп. Я как раз это и делал.

– Ой, э-э…

Даже придумать не могу, как выпутаться. Никто никогда не видел, как я это делаю.

– Это круто. Я тоже часто зависаю в своих мыслях, – говорит он.

– Правда?

– Мой папа как-то раз показал фокус. Вроде того, с картографом, о котором ты рассказывал. Хочешь послушать?

– Конечно.

– Значит, каждая твоя мысль – как невидимая нить. Берешь одну вот так… – Он делает вид, будто вытаскивает длинную нить изо лба. – Потом пускаешь по ветру и наблюдаешь, как она улетает прочь. Продолжаешь так делать, пока разум не очистится. Работает безотказно.

Уэб смеется, поддергивает джинсы, плюхается на песок рядом со мной.

Он пахнет как мальчишка, который весь день играл на улице.

Не шевелюсь. Кажется, окаменел, хотя точно сказать не могу.

Я как раз думаю, что неплохо бы стать одной из его мысленитей, и пусть меня сдует куда подальше, когда он говорит:

– Здесь-то получше будет, верно?

– В смысле?

– Ну, чем когда сидишь в классе. Или на толчке в туалете.

Смеюсь:

– Ага. Это уж наверняка.

Упорно смотрю вперед, но знаю, что Уэб смотрит на меня: мои запястья и бедра охвачены пламенем. Ничего не получится. Мы никогда не сможем быть друзьями.

– А где ты был? Тебя не было в школе, и…

– Неважно себя чувствовал.

– О… Что ж, я рад, что ты здоров…

– Ага. Я начал сомневаться, что ты придешь, – говорит он.

– А я гадал, не приснился ли мне наш разговор.

– Со мной такое постоянно.

– Правда?

– Да, приятель. Но в этом и состоит половина прелести жизни, верно? В попытках разобраться, что реально, а что нет. Ты чего, мерзнешь, что ли?

– А?

– Твои руки. Ты все время трешь их друг о друга.

– Правда? (Проклятье. Опять попался.) Нет, это просто…

– Давай сюда. Я тебя согрею. – Его пальцы оплетают мои. Меня сотрясает разряд тока.

– АЙ! – Вот теперь точно настоящий высоковольтный провод. Выдираю ладони из его рук, сую их между колен.

– Прости, чувак. Ты в порядке? Мне показалось, ты замерз. Я не хотел…

– Все в порядке. Просто… бывает иногда. Не обращай внимания.

– О…

– Так это твое место или как? – спрашиваю я, стараясь ухватиться за любую мысленить, какая первой попадется.

– Мое место?

– Для задания.

– Нет. Не совсем.

Я хмыкаю:

– Тогда зачем мы здесь?

– Не знаю. Наверное, первое, что пришло в голову.

– А… Тогда ладно.

Он опускает голову, ступни зарываются в песок. Явно врет, но я не припираю его к стенке – главным образом потому, что не хочу, чтобы припирали меня. Поэтому отворачиваюсь к воде и – вау! Солнце, ставшее пылающим шаром на краю озера, расписывает облака шелковыми трафаретами на манер Уорхола.

– Вау… – говорю вслух.

– Что?