Дольки экзотического фрукта ещё только падали на стол, и в воздухе ещё звучал стук от удара тесаком по дереву, когда на нас обрушилась лавина под названием «запах дуриана». Сначала нам обожгло слизистую ноздрей. Потом как будто кипятком выжгло глаза. А потом наши желудки разом запросились наружу из наших организмов, через пищевод. Кто-то скажет: «Подумаешь, запах!» Нет-нет-нет! Это был не просто запах! Вам доводилось чистить слив раковины на кухне, после того как он забился рыбьей требухой? Так вот, это ничто по сравнению с запахом мякоти дуриана! Если бы вы забыли в лесу рюкзак, набитый сыром рокфор, замотанным в портянки стройбатовца… и возле него бы умер енот, объевшийся селёдкой… то это лишь отдалённо напоминало запах дуриана! Но самое ужасное было в том, что, пока мы с Мишей хватали ртами отравленный воздух, Лаптев невозмутимо отломил один дурнопахнущий кусочек и отправил в рот.

— А что, прикольный вкус. Попробуете?

— О-о-о, выкинь эту дрянь! — заорал Макаров, поочерёдно закрывая руками нос, рот, глаза, уши и даже пах. У меня перед глазами всё поплыло, и я на ощупь рванул из бунгало наружу. Только там, отбежав метра на четыре и судорожно отплевавшись, я немного пришёл в себя. В домике что-то гремело и материлось. Это Миша искал выход (видимо, тоже с закрытыми глазами). Наконец, он выпал из домика, вскочил и побежал прямиком к океану, сшибая всё на своём пути. Серёга спокойно вышел на крылечко и помахал нам долькой дуриана:

— Так что, вы не будете?

В ответ на его вопрос со стороны берега раздался рёв Макарова, а я нервно задёргал головой из стороны в сторону, изображая категорическое «нет».

— Ну, как хотите, — сказал Сергей и пошёл прятать дуриан в холодильник.

* * *

Через двадцать минут, избавившись от привкуса мёртвого енота во рту, я смог подойти к крыльцу бунгало и принять от Лаптева стакан с ромом. Сергей начал тост:

— Жаль, что сейчас с нами нет Миши. Поэтому предлагаю выпить за него!

— Давай.

— Эй, вы уже спрятали дуриан? — донеслось издалека.

— Да, но если ты хочешь, то можем достать.

— Не надо, идите сюда, я отличное местечко нашёл!

На самом краю пляжа стояла маленькая беседка, накрытая камышовой крышей. На её дощатом полу валялось несколько подушек, а по краям горели небольшие факелы. Мы тут же принесли фрукты и ром и по-турецки уселись на подушках. Ром слегка успокоил наши нервы, а шёпот волн навеял ностальгическое настроение. Лаптев зашелестел бумагой, щёлкнул зажигалкой, и в беседке запахло Бобом Марли. Я поморщился, а Михаил отхлебнул рома, подбоченился и сказал:

— А с другой стороны, всё хорошо! Теперь у нас есть одежда, и я готов отдыхать по полной!

— А ведь ещё бы чуток, и у тебя была бы и одежда, и проживание, и питание в режиме «всё включено». Валил бы с другими зэками… Что они тут валят? Пальмы?

— Артём, что за мудацкая привычка ёрничать в такие замечательные моменты?

— Во-оздух! — мечтательно протянул Серёжа. Мы с Мишей быстро глянули на его добродушное, подсвеченное косяком лицо. Да нет, не могло так быстро вставить! Но на всякий случай я спросил:

— Дружище, ты зовёшь кого-то?

— Нет, это я вспомнил, как из грузовика вылетел. Класс. Давно хотел полетать…

Цикады щекотали ночь. Звёзды мигали в молчаливой перекличке. Волны ласково трепали берег по загривку. Миша допил стакан и начал наливать следующий. Чувствовалось, что сейчас он скажет что-то важное. Так и произошло:

— Кстати. Господа! Эта постоянная езда на такси начинает меня раздражать. Я решительно заявляю: я хочу мопед! Вы видели? Тут все на мопедах! И мы завтра пойдём и возьмём в аренду мопеды.

— Это так замечательно, когда ветер в лицо…

— Лаптев, главное при этом ртом не дышать.

— Чего это?

— Муха влететь может. Давайте спать, а? А то мне уже кажется, что цикады щекочут ночь. — После моих слов Макаров встрепенулся:

— Блин, мне тоже! Так, Лапоть! В следующий раз кури свой самосад не ближе пяти метров от нас!

которая даст читателю базовые знания об эксплуатации мопедов людьми, о разнице между порывами души и позывами к рвоте и о суровых, но справедливых законах гостеприимства

В любой досужей поездке есть три этапа. Первые дни уходят на привыкание к незнакомым пейзажам, людям и запахам. В последние дни включается обратный отсчёт, когда в дикой спешке смотришь, делаешь и покупаешь то, что надо предъявить как доказательство удачной поездки. Но истинное удовольствие человек получает тогда, когда он уже освоился, но ещё не спешит. Эти срединные дни потом вспоминаются у заплаканного осеннего окна как моменты счастья. Сей день был именно таким. До той секунды, когда во время завтрака на террасе Михаил Матвеевич Макаров принялся портить нам аппетит.

— Друзья, хочу напомнить вам две вещи…

— Миша, ты напоминаешь нам только одну вещь, и эта вещь — аэростат.

— Очень смешно, Серёжа. Твои слова будут мне путеводной звездой в дальнейшей жизни. Так вот, возвращаясь ко вчерашнему разговору. Мне надоело трястись в этих пикапах-скотовозах, я хочу пересесть на мопед, к чему призываю и вас.

Но Лаптев, очевидно, решил посвятить день въедливости и снова влез с комментарием:

— Давай сразу определимся с терминологией, чтобы не было путаницы. На то, что ты называешь «мопеды», в миру говорят «скутеры», а здесь так вообще «байки».

— Не надо мне забивать баки своими байками, мы будем говорить «мопеды», и точка! Сейчас я спрошу у Ваньки, есть ли у него пара-тройка железных коней для нас. — И он вежливо заорал на всю террасу: — Эй! Санчасть, можно тебя на секунду?

Ванчай приблизился к нам с опаской. Я бы даже сказал, бочком приблизился.

— Миша, вот ду ю вонт?

— Ай вонт мопед. Три мопед.

— Три мопед? Вот из зе мопед?

Миша повторил слово «мопед» ещё семь или восемь раз, с разными интонациями. Но таец смотрел на русского туриста, искренне не понимая, чего он хочет. Макаров упорствовал, не желая использовать синонимы слова «мопед». Спустя минуту он вздохнул и вновь обратился к языку жестов: Миша оседлал стул задом наперёд, положил подбородок на спинку, высунул язык и взревел. Туземец уставился на него с испугом.

— He wants а bike[13]. — Том и Клэр появились как нельзя вовремя. Преспокойно расшифровав мотопантомиму Макарова, они прошли к своему столику и чинно уселись.

— Я сейчас ходить и смотреть, а вы ждать и сидеть, — радостно произнёс Ванчай на ломаном английском и удалился посоветоваться с Нари.