– Но… но почему они лежат так странно? – шепотом спросила Люся. – Почему не рядом?

Действительно, саркофаги были установлены в приделе так, что влюбленные лежали ногами друг к другу.

– Это самое романтичное, – вздохнула Софи, и голос ее шелестом опадающих лепестков полетел под своды. – Педру велел поставить саркофаги так. Это сделано для того, чтобы, когда наступит день Страшного суда и Господь велит мертвым восстать из могил, влюбленные, поднявшись, сразу же увидели друг друга.

Никто больше ничего не сказал. Останки двух безумцев, осмелившихся любить и теперь запечатленных в камне и вечном сне до конца их призрачной веры, свидетельствовали сами за себя: вот, любовь бывает, и она бывает такой.

Ничто над нею не властно.

Вася и Люся побродили еще немного по собору и ушли на улицу, а Софи с Женей долго стояли поначалу у саркофага Педру, затем – у саркофага Инес, неотрывно глядя, как ангел с молодым улыбчивым лицом поддерживает ее голову над подушкой. Так, как будто помогает встать. Так что, когда Господь скажет мертвым подняться, Инес сможет сделать это сразу.

Ни секунды не ждать, чтобы увидеть Педру.

– Даже меня задела эта история, – сказал Женя, когда вышли из собора. По площади резкий ветер гнал маленькие песчаные вихри, и кроны деревьев неодобрительно шумели. Редкие туристы спешили укрыться в одном из ресторанчиков, где как раз начинался полноценный обед, или под сводами сувенирного магазина, торгующего местным фарфором. – Хотел бы я знать, воссоединятся они когда-нибудь или нет.

– Смотря во что ты веришь, – заметила Софи.

– Во все понемногу. – Он не стал говорить, что верит в любовь. Проклятый пафос, везде пролезет.

– Эжен, я хотела попросить тебя… – начала она и остановилась.

– Да?

– Не спрашивай меня пока ни о чем. Ладно?

Он не понял.

– Вообще ни о чем? А можно спросить, куда мы дальше едем? Гостиницу ты бронировала.

– Нет, об этом можно, – криво улыбнулась Софи. – Я имею в виду, ни о чем серьезном. Пока не спрашивай. Хорошо?

– Хорошо, – мрачно согласился он.

Все понятно. Она посмотрела на саркофаги идеальных влюбленных, прикинула что-то там в своей французской головке и решила, что такой любви у нее самой не случится никогда. Особенно с этим странным русским парнем, за которым хвостом таскаются шумные родственники и который не умеет с шиком и байроновской грустью рассуждать об искусстве, как Анатоль Делорм. Она решила и просто не хочет говорить, чтобы не портить всем поездку.

И черт бы со всем этим!

Жене было все равно, что она там себе нарешала. Он станет дальше ее добиваться, и его не остановит никакой культурный контекст, включая этих идеальных влюбленных.

Посмотрим, чья возьмет.

Пошел дождь. Сразу чувствуется, что затяжной и очень неприятный. Сырость пробиралась сквозь одежду, промораживала, казалось, до самого сердца. Из-за испортившейся погоды собор в Баталье, называвшийся Санта-Мария-де-Витория, осматривать уже не захотелось. Здание казалось огромным – с его бесчисленными башнями, ажурными балюстрадами, готическими апостолами на фасаде и водостоками-горгульями, из которых сейчас шумно извергались потоки воды.

Зато неподалеку от собора гнездилась прорва ресторанчиков, где и удалось засесть за обедом, который, к счастью, еще не закончился – обычно рестораны устраивали себе перерыв около трех часов дня.

Усевшись за столик и согрев руки о чашки с горячим кофе, путешественники успокоились. Теперь никто не сетовал на неторопливое обслуживание – торопиться было решительно некуда.

Вася с Люсей заказали окуня в морской соли, и официант, приговаривая: «Tenha a bondade»[7], – повел их к громадному аквариуму выбирать жертву. За чистым стеклом толклись здоровенные рыбины, отдельно сидели лобстеры, и бывалый рыбак Вася, восхитившись, тут же затеял с португальцем обстоятельную дискуссию, поочередно тыкая в добычу и заставляя вытаскивать ее сачком, а потом любовно осматривал и махал – отпускай, дескать. Недоумевающий официант проделывал все эти па, несмотря на то что явно не понимал, что именно русскому туристу нужно. Заказан же окунь, так вот он, окунь, и вот еще один, какой больше нравится? При чем тут все остальные рыбы и даже лобстеры, скажите на милость?..

– Хороший сервис, – сказал Женька. – Как они терпят?

– Терпят что? – не поняла Софи. Она сидела рядом и зачем-то водила пальчиком с идеальным маникюром по боку фотоаппарата – его Ильясов выложил на стол, желая запечатлеть блюда национальной кухни.

– Наших людей. Вот такие ситуации.

– Но это ведь сфера обслуживания! – Софи удивленно приподняла брови. – Официант – сложная и почетная профессия. Их этому учат. Это искусство – обслужить клиента так, чтобы он остался доволен.

– Только не в России.

– У вас не так?

– У нас в официанты идут в основном студенты, которые хотят подзаработать, и квалификация у них соответствующая. В солидных ресторанах, конечно, ситуация иная, но и там не знаешь, как все обернется. Это не… потомственная профессия.

Женя уже заметил, что португальцы весьма гостеприимны; кое-кто, особенно люди старшего поколения, понимал по-русски. Несколько раз он уже слышал на улицах русский мат, которым обменивались типичные с виду местные жители: подростки, живо ссорившиеся из-за магнитофона, выясняющие отношения соседки, мужики-велосипедисты, едва не въехавшие друг в друга… Но в ресторанах, конечно, никто ругаться не собирался. Ресторан – место священное: с теплотой, уютом и телевизором, по которому всегда показывают футбол.

Вася наконец ткнул понравившуюся рыбину в пучеглазую морду и величественно сказал:

– Sim[8].

– Obrigado, – пробормотал официант с явным облегчением.

Обреченную рыбину унесли, а супруги Чесноковы возвратились к столу и снова уткнулись в меню: одного несчастного окуня им, конечно, показалось мало. Женя заказал себе «калду верде» – густой суп из капусты и картофеля с колбасой чорисо, и фейжоаду – запеченные черные бобы с мясом. Последнее блюдо он уже пробовал и остался им очень доволен. А Вася с Люсей, как обычно, заказали целую страницу, и в этом внезапно почудилась Ильясову добрая путешественная стабильность.

– А вечерком, – провозгласил зять, с треском захлопывая меню так, что от ветра взволновались бумажные салфетки в вазочке, – мы засядем в отеле и навернем портвешку с этой их воблой, они ее как-то смешно называют…

– Бакальяу, – подсказал Ильясов. – Она треска.

– Я ж и говорю – вобла. Я в этом Обидуше прикупил на всех. Дамочка твоя-то будет воблу с портвешком, а, Женюрик?