Наталья Кончаловская описывает возможное меню достопамятного застолья, чествующего студента: «Дядья пили водку, закусывали туруханской сельдью, вяленной по-татарски на солнце, лакомились высушенным оленьим мясом. Паштет с курицей и рисом, запеченный на огромном оловянном блюде, занял добрую четверть стола. Василий уплетал «пашкет» и искал в нем, как в детстве, наперченных мясных катышков, положенных в фарш для пикантности. Потом пошли знаменитые пельмени, а за ними самовар, и гости принялись «гонять чаи» с вареньями, шанежками и «орешками», выпеченными из сдобного теста».

Встреча родни состоялась перед отъездом Сурикова в Минусинские степи. Мать и брат были горько разочарованы, когда Василий на другой день объявил, что покидает их. Он стал другим, оторвался от своего корня. Искусство и еще раз искусство звало его. Анюту Бабушкину он не увидел и смолчал о своем отчаянии. В час неожиданного прощания у матери перехватило дыхание, она не нашлась что сказать, а брат убежал рыдать за амбар. Одно им было утешение: Василий уезжал с Сергеем Виноградовым и собирался навестить в Теси могилку сестры Кати. Минусинский округ лежит на пути в Хакасию, которая тогда в округ и входила как его южная оконечность.

У покровителя Василия Сурикова Петра Кузнецова было три дочери и три сына. Они обучались в Петербурге и сошлись с Василием и по возрасту, и по тяге к образованности. Дачи Кузнецовых в верховьях хакасских рек Узун-Джул и Немир, впадающих в приток Енисея Абакан, были не просто летними резиденциями для отдыха. Изучение курганов и прочих сибирских древностей было поставлено Кузнецовыми на научную основу. В этот приезд 1873 года состоялось знакомство художника с изысканиями этой семьи.

До этого, в Петербурге, Василий особенно подружился с Иннокентием Кузнецовым, посещал с ним театры, гулял, о чем не раз сообщал в письмах домой. Иннокентий был близок Сурикову по возрасту (1851 года рождения) и учился в 1-й гимназии Келлера. Иннокентий, участвуя в экспедициях с красноярским краеведом Иваном Савенковым, изучил ремесло археолога и занимался раскопками со всей тщательностью ученого.

Представление о семье Кузнецовых, вовлекших Сурикова в свой круг, дает книга американского путешественника Джорджа Кеннона о сибирской ссылке, вышедшая в Нью-Йорке в 1891 году, а в русском переводе — в 1906 году (Сибирь и ссылка. СПб.: Издание В. Врублевского, 1906). В книге есть описание дома Кузнецовых в Красноярске, где Кеннон оказался гостем одного из сыновей — купца первой гильдии Льва.

«На другой день после полудня мы уже могли посетить Льва Петровича Кузнецова, богатого золотопромышленника, к которому у нас было рекомендательное письмо из Петербурга. Мы и не подозревали, что это письмо приведет нас к таким блестящим удовольствиям и к такому приятному и радушному семейству! Слуга, который отпер нам дверь, привел нас в приемную — самую роскошную и красивую из всех, виденных нами в России. В ней было, по крайней мере, 50 футов в длину, 35 в ширину и 20 в высоту. Блестящий паркет был частью устлан восточными коврами; в высоких, завешанных богатыми шторами окнах стояли группы пальм, папоротников и цветущих растений. Огромная комната казалась еще больше, благодаря громадным стенным зеркалам. В чудесном мраморном камине пылали березовые дрова; картины известных русских, французских и английских художников украшали стены; возле прекрасного рояля стояла резная этажерка, наполненная книгами и нотами. Изящная мебель, старинный фарфор, слоновая кость и тысячи расставленных безделушек придавали жилой и уютный вид громадной комнате. Едва мы успели придти в себя от изумления, как в комнату вошел стройный, бледный черноволосый молодой человек, представился, назвав себя Иннокентием Кузнецовым, и на прекрасном английском языке поздравил нас с прибытием в Красноярск.

Вскоре мы познакомились со всей семьей Кузнецовых. Она состояла из двух сестер и трех братьев, которые все были холосты и жили вместе в этом роскошном доме. Иннокентий Кузнецов и его сестры бегло говорили по-английски. Они путешествовали по Америке и живали в Нью-Йорке, Филадельфии, Вашингтоне, Саратога, Чикаго; в столице Мормонов и в Сан-Франциско. Иннокентий Кузнецов знал Соединенные Штаты лучше, чем я. Он два раза объехал весь материк, охотился в Западных прериях на буйволов, знал генерала Шеридана, Буффало-Биля, капитана Жака и других заграничных знаменитостей и даже посетил столь отдаленные области, как Yellowstone Park и «Staked Plains».

Читатель даже не может представить себе, какое удовольствие испытывали мы, очутившись после месяцев житья на грязных почтовых станциях и в кишащих паразитами гостиницах, в таком доме, как кузнецовский! Быть окруженным книгами, цветами, картинами и бесчисленными другими спутниками развитого эстетического вкуса; слушать хорошую музыку, беседовать с интеллигентными мужчинами и дамами, не рассказывающими никаких мучительных историй о тюрьме и ссылке, — было нам необыкновенно приятно.

Мы ежедневно обедали у Кузнецовых и встречали там интересных и образованных людей. Мне особенно запомнился господин Иван Савенков, директор Красноярского реального училища, только что вернувшийся из археологической поездки к верховьям Енисея. Он показывал нам интересные рисунки и акварели, срисованные с доисторических набросков и надписей, находящихся в громадном количестве на «раскрашенных скалах» вдоль реки. Иннокентий Кузнецов разделял интерес господина Савенкова к археологии, и оба они обладали ценной коллекцией предметов, относящихся к бронзовому и каменному веку и добытых из курганов в различных частях губернии».

Впечатления Дж. Кеннана относятся к чуть более позднему периоду — поездку в Сибирь он совершил в мае 1885-го — августе 1886 года вместе с художником из Бостона Джорджем Фростом. Однако надо отметить, что Василий Суриков, после своего первого знаменательного визита к Кузнецовым перед поездкой в Петербург для поступления в Академию, побывал в этом красноярском доме и в 1873-м, и в 1887 году, то есть близко к дате визита американского журналиста.

Сохранился карандашный рисунок Иннокентия Кузнецова, сделанный Суриковым в 1874 году в Петербурге. Молодой человек в широкополой шляпе с пером, изящный, с тонкими усиками, узкими стремительными глазами опирается одной рукой в перчатке-краге на мрамор в античном стиле, другой — на эфес шпаги; на нем камзол с широким отложным воротником и широкой лентой, спускающейся с правого плеча к поясному ремню. Иннокентий Кузнецов ставил пьесу «Дон Кихот», и возможно, этот костюм в духе позднего Средневековья был сшит для сцены. Увлеченность театром имела последствием то, что Иннокентий, став позже жителем Томска, где посещал университет, женился на драматической актрисе Е. Ф. Софоновой. Там же, в Томске, он стал прибавлять к своей фамилии «Красноярский» и так, к примеру, именовал свои исследования: «И. П. Кузнецов-Красноярский. Древние могилы Минусинского округа. Томск, 1889». Иннокентий неплохо рисовал, и похоже, именно Суриков давал ему уроки рисования — иначе и быть не могло, близкая дружба дает основания для таких предположений.

Решительно и, надо полагать, весело поправив здоровье в Узун-Джуле, Василий Суриков с новыми силами вернулся в Академию художеств. Сердитое его письмо домой за октябрь 1873 года многое говорит и о его характере («Эта неудержимая и буйная кровь, не потерявшая своего казацкого хмеля со времен Ермака, текла в жилах Василия Ивановича. Она была наследием с отцовской стороны. Со стороны же матери было глубокое и ясное затишье успокоенного семейного уклада старой Руси», — писал Волошин), и о сложности семейных дел, страстях семейных: