Инструктор по дайвингу стоял как кость в горле, его кубики на животе вызывали в пухлом животике Сергеева изжогу. «Вот сука! – думал Сергеев. – Увидел, что плохо лежит, падаль турецкая! Люська-то, дура несмышленая, попалась на разводку курортную, опыта никакого, уши развесила, ноги расставила. Последний бой, он трудный самый…» – замычал пьяный Сергеев, во сне бьющий инструктора ногой по яйцам.

Прилетели. Сергеев взял машину и поехал вершить суд, где он был судьей и палачом одновременно. Помиловать нельзя, казнить только, казнить похотливую тварь и уебня этого из пучины морской.

По дороге в отель он еще с полчаса погонял кровь мыслями своими о том, что сделает с ними, и заснул, устав мстить за порушенный покой человека, которому переживать подобное не по чину: пришла пора собирать камни для пьедестала, а не бросаться ими во всякое дерьмо.

Он влетел в отель, горя от нетерпения разрушить этот Карфаген. На ресепшн его вежливо остановили и спросили, куда он. Он ответил, ему вежливо указали присесть в лобби.

Он сделал вид, что присел, а сам рванул к лифтам, как бизон в прериях. Комната, конечно, была, как всегда, где-то не рядом, но его навигатор мести быстро нашел гнездо разврата, и он яростно постучал. За дверью стояла томительная тишина. Он постучал еще решительнее, представив, как инструктор стоит на подоконнике и прыгает вниз. Он ударил ногой, потом двумя, в номере зазвонил телефон, и он услышал голос жены и топот ног сотрудников службы безопасности.

Дверь открылась, и его жена Люська предстала во всей своей красе: в одних трусах, с заспанной щекой и ненормальным взглядом, взирающим на Сергеева.

– Что случилось? – сказала она с тревогой и волнением.

– Ах ты, сука! Где этот гондон?

– Кого ты ищешь? – крикнула она вдогонку ему, летящему в ванную.

В дверь номера настойчиво постучали.

– У вас все в порядке? – спросили из-за двери.

– Да! Да! – сбивчиво ответила она, убегая в ванную остановить ревущего бизона. Бизон сидел на унитазе и курил. Ноги его ходили мелкой дробью, и он как-то обмяк, не найдя врага. Он даже обрадовался, что его нет. Бить его он не сумел бы, он и в школе никогда не дрался, и в армии, а тут молодой кабан в два раза моложе, а жене в рожу он дал с удовольствием. Он знал за собой этот грех: в молодости они иногда дрались, когда любовь их пылала, как вьетнамские джунгли после напалма.

Жена, держась за щеку, заплакала и ушла из ванной. Он мигом успокоился, пописал после напряженной дороги и пошел в комнату для допроса – выяснить детали у турецкой блудницы.

Блудница стояла на балконе и плакала.

– Ну что, сука! Рассказывай свой декамерон!

– Дурак ты, Сергеев, был дураком и остался.

– А фотографии? – Сергеев бросил ей в лицо пачку цифровых фото, где в пене морской его Афродита в объятиях античного вида хмыря.

Она засмеялась естественно и громко:

– Это конкурс на приз Мисс отель.

– Ни хуя себе конкурс, на рожу свою посмотри похотливую, конкурсантка! Конкурс был для тех, кто тронулся умом? Какой, на хуй, конкурс? Ты зачем приехала? Спа делать? Или спать с отребьем?

Жена молчала, глаза ее искрились радостью, не виданной Сергеевым уже много лет: он ревновал, она была на седьмом небе. Надо же, столько лет прошло, а проняло. Его нельзя было вытащить в ресторан в выходные, а тут через границу, поднял жопу и рычит яростно, как много лет назад на турбазе, когда грузины, сидя в своих «Жигулях», цокали на проходящих девушек, показывая друг другу, как они хотят их иметь.

– Почему вчера не улетела? – грозно спросил Сергеев.

– Осталось несколько процедур, жалко денег стало, решила доделать.

«Дура! – подумал Сергеев. – Никогда не умела считать».

– А номер тебе что, бесплатно продлили?

– Да! Это бонус за преданность отелю! – Она гордо показала сертификат на золотой бумаге.

Он понял, что вопросов больше нет, и резко захотел спать, устав от двухдневных забот по непривычному поводу.

Он пошел в душ, долго мылся, разговаривая с собой. «Ну не мудак?» – такой приговор он вынес себе, вошел в спальню и остолбенел.

Рядом с кроватью, на столике, была накрыта поляна, жена была нарядна и взволнованна.

– По какому поводу банкет? – спросил Сергеев.

– Двадцать лет нашей свадьбы, день в день, – торжествующе сказала жена.

– Точно, бляха-муха! – Файл памяти дал всплывающее окно из девяностого года, когда они на трамвае из Лефортова приехали в загс на «Авиамоторную».

Он поцеловал свою благоверную за безупречную многолетнюю службу и сел на кровать, обернувшись полотенцем.

Выпили, поговорили спокойно и тихо, перебирая годы, как бесконечные бусы. Неожиданно она попросила его спеть старую песню, которую он пел ей много лет назад.

* * *

Проходит жизнь! Проходит жизнь, как ветерок по полю ржи.

Проходит явь, проходит сон, любовь проходит, проходит все.

Любовь пройдет, мелькнет в мечтах, как белый парус по щеке.

Лишь пустота, лишь пустота в твоем зажатом кулаке.

Через двадцать лет все сбылось, как в песне. Но почему ей нравилась эта песня тогда, когда еще все было?

Сбылось пророчество старой песни. В какой песок забвения уходит все, он знал. Он допел старую песню, жена плакала, он гладил ей руку, не зная слов, уместных в этот момент.

Тогда, много лет назад, он думал, стоя у ювелирного магазина с пустым карманом: «Вот будут деньги – куплю это и это на радость». Не купил. Деньги давал, а сам не купил.

Он встал утром рано, как всегда после пьянки, поехал на рынок и в дорогом бутике купил то, о чем мечтал двадцать лет назад. Еще купил цветы и положил у подушки. У бассейна еще никого не было, он сидел и думал: «Купить можно все, кроме прошедшей любви и прожитого времени».

Жена проснулась, увидела и опять заплакала – ей не очень понравился подарок, у него всегда не было вкуса, но желание сделать его перевешивало все цацки, лежащие в сейфе.

Она выглянула в окно: он сидел грузно в кресле, с красным лицом, немолодой, с грузом невыносимых привычек, но свой, которого она когда-то любила.

Валя любила Петровича, а он был женат. Ситуация с такой бородой, что любой человек, у которого есть капля воображения, зевнет и отложит сочинение со словами: ну вот опять треугольник из учебника за пятый класс, но здесь случай особый.

Валя продавала бананы на автобусной остановке и никогда не думала, что корабли из далекой Латинской Америки с бананами в трюмах заплывут в ее судьбу и встанут на якорь.

География не была сильным местом ее разума, остальные науки тоже не отягощали ее, автобусная остановка – вершина ее посягательств на место в жизни и оно ее устраивало.