– Ну вот, – расстроился Сидоров. – Кто же так ворует.

– О-о, у вас клептомания? – обрадовался доктор. – Это болезнь, когда крадут всё подряд. Как интересно. А то у меня преобладают обычные случаи – травмы, гипертония, втыкание в пятки иголок морских ежей… а тут такой необычный клинический казус. Вы крадёте всё подряд или только фонендоскопы?

– Я вообще ничего не краду, – оскорбился Потапов. – Драконы не могут воровать, это закон природы. Но нам очень нужен фонендоскоп – до вечера.

– А зачем? – не отставал доктор.

Потапов вкратце объяснил про Пифона.

– Не думаю, что ваш родственник ещё жив, – заметил доктор. – Есть такая штука, СДР – синдром длительного раздавливания, это когда на человека (или дракона) рухнет дом или его в шахте засыплет. Вроде просто давит тяжесть – а живые ткани отмирают. За несколько часов, а тут тысячелетия. Ещё он мог задохнуться и умереть с голоду.

«Я тоже почти умираю с голоду», – подумал Сидоров.

– Мы всё-таки попытаемся, – сказал Потапов. – Разрешите нам, пожалуйста, украсть фонендоскоп, а вечером мы вам его принесём.

– Хорошо, – согласился врач. – Сейчас приём как раз окончен и будет сиеста, все пациенты заснут, так что фонендоскоп не понадобится. А вечером приходите в гости – я вон там живу, видите домик с синей крышей? Если откопаете вашего родственника, то приводите с собой – может, ему лечение какое нужно? Кстати, раз уж вы пришли с жалобами на боли в сердце, давайте я вас послушаю.

И доктор фонендоскопом тщательно выслушал Потапова и сказал:

– Хорошее у вас сердце. Доброе.

Глава 5. Ещё одна версия убийства…

Полуденное солнце раскалило склоны Парнаса. Светлые камни колонн и храмовых блоков сверкали – аж глаза ломило. Буроватая пыль стала белой и обжигала ноги необутого Потапова прямо сквозь чешую. Оливы из серо-серебристых стали откровенно серебряными. А кипарисы выглядели обугленными головешками, почему-то вставшими дыбом. «Уф-ф! Я ещё и не то могу», – пыхтело солнце, пытаясь расплавить сокровищницу афинян на священной дороге, – чем-то его это строение пятого века до нашей эры не устраивало. Вредная сокровищница не плавилась, но чёткость очертаний уже теряла.

В это время суток нормальные греки бросают работу и прячутся в затенённых домах, за зелёными и синими ставнями. Но Потапов и Сидоров не были нормальными греками. Они старательно слушали фонендоскопом окрестные скалы – сначала Сидоров, потом Потапов, потом опять Сидоров.

Фонендоскоп у доктора был хороший, и они выслушали много интересного. Где-то в недрах горы пробивался на волю ручеёк, и обитавшая в нём маленькая наяда жаловалась, что ей тесно, и камни обдирают локти и коленки. «Когда уж я выберусь на воздух», – сетовала она. Потапов её не понял – она страдала по-гречески, но всё равно пожалел. Сидоров прослушал беседу двух дождевых червяков о перегное, но тоже не понял, и решил, что это что-то неприличное. А Потапов подслушал, как пыхтит семечко, которое никак не может прорасти, – оно уже лопнуло, белёсый росток потянулся кверху и уткнулся головёнкой в толстую спёкшуюся от зноя корку земли. Проломить её слабому растению было невозможно. Потапов, конечно, тут же помог, разломил землю и сказал:

– Я не слышу никакого Пифона, а ты?

– Я тоже, – вздохнул Сидоров. – Но я вообще-то никогда в жизни драконов не слушал. Давай сначала я тебя послушаю, а потом буду сравнивать звуки.

И они долго-долго слушали то друг друга, то окрестные скалы.

Наконец жара начала спадать, бесконечные тени кипарисов располосовали святилище на узкие ломти. Экскурсанты вяловато бродили по руинам, а скоро и вовсе иссякли – входную дверь на музейную территорию закрыли, рабочий день кончился.

– Мы ещё вон там не послушали, – указал Потапов на неохваченный их вниманием холм.

– Ну и ладно,– махнул рукой Сидоров. – Никого там нет. Ух и устал же я! И есть хочется. Пошли отдадим доктору фонендоскоп – а вдруг он нас ужином угостит?

– Нет, это неприлично, – отказался Потапов. – Спёрли у человека фонендоскоп, да ещё и ужинать заявились. Лучше вот тут в тенёчке посидим, костерок разведём, сварим что-нибудь…

– Что тут варить, одна сухая трава.

– А я травоядный, – сказал Потапов. – Кроме колбасы. Правда, такое пересушенное сено не ем, мне бы помидорчиков…

– Пифия вон лавровые листья жевала – может, съедобно? – вспомнил оголодавший Сидоров.

Нашли лавр, ощипали, пожевали. «Напоминает о борще, – вздохнул Потапов. – Какой вкусный борщ варит мой друг дракон Аспирин».

Усталые и расстроенные горе-археологи уселись на какие-то исторические камни в уютном закутке, отгороженном большой, почти целой плитой. Двигаться не хотелось, тем более солнце уползло за горизонт, и камни заливала приятная прохлада.

– Мы чуть-чуть отдохнём перед спуском, а потом пойдём в деревню, – сказал Сидоров, растягиваясь в холодочке и закрывая глаза.

– Калиспера! – из-за каменной плиты вынырнул невысокий тип в джинсах. Посмотрел на Потапова и Сидорова и поправился:

– Добрый вечер! Копаете?

– Копаем, – кивнул Потапов.

– Разоряете древние гробницы? – ласково спросил тип. – Грабите святилище? Фу… как скучно.

– Мы не грабим! – возмутился Потапов. – Мы – французские археологи!

Пришелец посмотрел странно и сел рядом на камень. Сидоров подозрительно его оглядел: парень как парень, футболка, джинсы, кроссовки… кроссовки вот необычные. Но в сумерках плохо видно – что за зубцы на них приделаны?

– Вы русский? – спросил Сидоров? – Турист?

– Я безусловный грек, – отказался от русского подданства пришелец. – Турист… ну, можно сказать, турист. Странник. Можете звать меня Странником или Вестником, это прозвища. А можете просто Гера, это уменьшительное имя.

– А полное как? – заинтересовался Сидоров, но Гера не ответил.

– В этой Греции все греки говорят по-русски, – пожаловался Потапов. – Даже стыдно, что я не говорю по-гречески. Смотрите, какие красивые эти развалины в сумерках: всё синее и словно мерцающее.

– Ай, мальчики, не видели вы красивого, – томно протянул Гера и прикрыл глаза. – Сейчас ску-у-учно… Вот раньше – это да, красота была. Когда темнело, зажигали факелы, жрецы в длинных белых одеждах ходили процессиями… эх, такие стояли ночи…

Словно дожидаясь этого слова, на Дельфы упала ночь – темнота шлёпнулась на святилище мягким чёрным пузочком и прикрыта руины, оливы, кипарисы. На земле стало темно, на небе светлее – радостно высыпали звёзды, все одновременно, как школьники на перемену.

– Здесь очень большие звёзды, – удивился Потапов, вертя тремя головами. – У нас на Урале не такие.

– Ой, я вас умоляю, звёзды везде одинаковые, – скривился Гера. – Это