и укрывались в них во время артобстрела, а потом под покровом темноты совершали вылазки и наносили противнику существенный урон.

Ближе к лету, после весенней распутицы должны были состояться решающие битвы. Но царь Борис не дожил до этого времени — 13 апреля 1605 года он скоропостижно скончался. Русские люди решили, что Господь таким образом рассудил соперников. Теперь в истинность «Дмитрия» поверили очень многие, и знать устремилась к нему на поклон. Даже стоявшее под Кромами войско вместо того, чтобы принести присягу сыну царя Бориса, Федору, перешло на сторону самозванца. К нему тут же была отправлена делегация во главе с князем И. В. Голицыным. За добрую весть тот был награжден боярством.

По совету нового окружения Лжедмитрий решил переехать поближе к Москве, в Тулу. Местный воевода князь И. С. Куракин за радушную встречу самозванца тоже получил боярский чин. После этого из Москвы потянулись вереницы князей, дворян и даже дьяков, желавших продемонстрировать «царевичу» готовность верно ему служить. Было ясно, что дни правления Федора Годунова и его матери сочтены.

О своих успехах самозванец с радостью сообщил будущему тестю Юрию Мнишеку. Тот в свою очередь тут же поспешил в Краков к королю Сигизмунду. Он хотел лично рассказать о московских событиях и доказать, что не зря помогал своему русскому гостю.

Приняв присягу царского войска, Лжедмитрий решил вместо него сформировать свои полки. Главным воеводой Большого полка он назначил князя В. В. Голицына. Его помощником стал Б. М. Лыков. Полк правой руки был доверен И. С. Куракину и Л. О. Щербатову, передовой полк — Ф. И. Шереметеву и П. А. Черкасскому. Первый из них, кроме того, получил боярство за сдачу Орла, второй был возвышен за сдачу Пронска. Сторожевой полк оказался под началом Б. П. Татева и Ф. А. Звенигородского, полк левой руки — Ю. П. Ушатого и В. Г. Щетинина. Для большинства из воевод все эти назначения были существенным повышением, на которое прежде они рассчитывать не могли.

Около себя Лжедмитрий оставил новоиспеченных бояр В. М. Мосальского и И. В. Голицына, окольничего Д. В. Туренина, дворецкого А. В. Измайлова, печатника Б. И. Сутупова и постельничего С. И. Шапкина, который состоял в родстве с Нагими, мнимыми родственниками «царевича». Вполне вероятно, что именно Шапкину было поручено обо всем договориться и с Марфой Нагой, томившейся в монастыре, и с ее родственниками, находившимися в поволжской ссылке.

Хотя около самозванца оставались поляки и казаки, никому из них он чинов не пожаловал: это оттолкнуло бы от него русскую знать, не желавшую принимать в свои ряды чужаков. Судя по всему, в то время возле «царевича» находились опытные советчики, помогавшие ему не совершать грубых ошибок. По их рекомендации, например, он не послал войско для завоевания столицы, где все еще находились на престоле Федор и Мария Григорьевна Годуновы. Туда были отправлены только два дворянина — Г. Г. Пушкин и Н. М. Плещеев с «прелестными грамотами», в которых «Дмитрий» писал о том, что никого не будет наказывать за неверие в его истинность, а, напротив, всех будет жаловать, щедро раздавать чины и награды, снизит налоги и пошлины и установит покой, тишину и благоденствие.

Измученным неопределенностью москвичам его обещания настолько пришлись по сердцу, что они тут же бросились арестовывать Федора Борисовича с матерью и громить дворы Годуновых и их родственников — Сабуровых и Вельяминовых. Только на следующий день, 2 июня, боярам с трудом удалось успокоить разбушевавшийся народ.

Хотя желанный престол оказался свободным, Лжедмитрий не захотел сразу же его занимать. Он понимал, что в столице могут найтись люди, которые опознают в нем Григория Отрепьева. Особенно были опасны патриарх Иов и чудовские монахи. Любое публичное разоблачение могло свести на нет все его усилия. Подверженная влиянию авторитетных людей толпа могла переметнуться на сторону свергнутых правителей, и тогда он сам не избежал бы плахи. Самозванец послал в Москву В. В. Голицына с В. М. Мосальским, которым он доверял больше, чем другим, приказав подготовить все необходимое для его триумфального въезда в Кремль.

Князья правильно поняли свою задачу: 10 июня 1605 года они отправились к пленным Годуновым и убили Федора с Марией Григорьевной. Царевну Ксению пощадили, поскольку та, на их взгляд, никакой опасности не представляла. Ее просто отвезли на двор Мосальского под охрану слуг.

Потом очередь дошла до патриарха Иова и чудов-ских монахов. Святейшего низвергли и отправили в Старицу, где он вскоре почему-то ослеп. Иноки, лично знакомые с Отрепьевым, тоже были высланы из города. Сходная участь постигла и настоящих родственников Григория. Их сослали сначала в Галич, потом — в Сибирь. Напротив, мнимые родственники — Нагие были приглашены в Москву для участия в церемонии венчания «Дмитрия» на царство.

Парадный въезд «царевича» был назначен на 20 июня 1605 года. Тысячи москвичей в лучших одеждах высыпали на улицы, чтобы поглазеть на невиданное зрелище. Некоторые даже забрались на крыши домов и колокольни. Издали казалось, что город облепили пчелы.

Лжедмитрий со своей свитой ехал со стороны Замоскворечья по наплавному мосту через Москву-реку и Водяные ворота Китай-города. Он был в роскошных одеяниях, обильно украшенных золотом и драгоценными камнями, голову венчала шапка с собольей опушкой, низко надвинутая на лоб. Это было сделано из-за опасения, что кто-либо опознает в нем монаха Григория Отрепьева. Правда, сделать это было бы очень нелегко: лицо самозванца было гладко выбрито, волосы — коротко острижены, царская одежда придавала всему его облику внушительность и солидность. К тому же он ехал верхом на прекрасном аргамаке в окружении многочисленной свиты и рядовые граждане не могли к нему приблизиться.

Современники отмечали, что во время въезда «царевича» на Красную площадь поднялся сильный вихрь, который запорошил пылью глаза присутствующих. Это происшествие некоторые суеверные люди расценили как дурное предзнаменование. Еще один неприятный инцидент произошел, когда «Дмитрий», по обычаю, должен был сойти с коня и приложиться к чудотворной иконе Владимирской Божией Матери, с которой кремлевское духовенство вышло его встречать. Однако проделал он это настолько неловко, что у присутствующих возникли сомнения в его истинности. Самозванец, видимо, боялся быть узнанным без головного убора и поэтому торопился.

Лжедмитрию приходилось постоянно проявлять актерское мастерство, ведь малейший промах мог стоить ему жизни. Он постарался сразу же окружить себя верными людьми, чье благополучие зависело лично от него. Он приблизил к себе всех своих мнимых родственников — Нагих. М. Ф. Нагой получил боярство и чин конюшего. Боярами стали сразу четверо его двоюродных братьев и более дальний родственник — Г. Ф. Нагой. Для всего рода это обернулось небывалым взлетом, поскольку прежде среди Нагих был только один боярин и один окольничий. Кроме того, из ссылки вернулись наказанные Годуновым люди, в первую очередь Романовы и их родственники. Федор Никитич, в монашестве Филарет, с женой и детьми оказался в столице.