Через некоторое время он стал ростовским митрополитом. Иван Никитич получил боярство. Боярином стал и их родич Ф. И. Шереметев, побывавший в сибирской ссылке.

Новопожалованных бояр и окольничих оказалось очень много, в результате численность Боярской думы увеличилась почти вдвое, превратив ее в аморфный и неуправляемый орган. Теперь ее стали называть Советом светских лиц. Соответственно Освященный собор во главе с новым патриархом Игнатием (ранее он был рязанским архиепископом) получил название Совета духовных лиц.

Приближая к себе мнимых родственников, самозванец все же не решился кардинально изменить сложившуюся при дворе иерархию. Самым знатным боярином по-прежнему оставался князь Ф. И. Мстиславский. За ним следовали князья Шуйские — Василий и Дмитрий Иванович, далее — И. М. Воротынский, который при Годунове был едва ли не на последнем месте. Неожиданными новшествами стало и возвышение князей Мосальских, ранее не входивших в Боярскую думу, и понижение князей Голицыных. Правда, теперь среди бояр их стало четверо, тогда как ранее было только двое.

Лжедмитрий не хотел без надобности выглядеть в глазах народа жестоким, поэтому из Годуновых от непонятной причины умер только Семен Никитич — главный доносчик и соглядатай. Степан Васильевич был пострижен в монахи, остальные отправились в Сибирь, сменив там Романовых и их родичей. Вельяминовы с некоторыми из Сабуровых не по своей воле оказались в поволжских городках.

После этого самозванец принялся без спешки готовиться к венчанию на царство. Однако очень скоро выяснилось, что он рано успокоился. Князь В. И. Шуйский, прекрасно знавший о том, что настоящий Дмитрий покоится в подклете Преображенского собора в Угличе, уже плел нити заговора, к которому привлек своих родственников и московские купеческие и ремесленнические слои. Василий Иванович очень убедительно рассказывал всем о смерти царевича и обличал в самозванстве того, кто находился ныне в царском дворце.

Князь был настолько уверен в успехе своего предприятия, что потерял всякую бдительность. Как нередко случается, среди заговорщиков нашлись предатели, доложившие обо всем Лжедмитрию. Желая проверить надежность своего нового окружения, тот поручил П. Ф. Басманову расследование. Вина B. И. Шуйского была тут же обнаружена.

Боярская дума (Совет светских лиц) постановила публично казнить главного заговорщика вместе с примкнувшими к нему простолюдинами. Казнь была назначена на 25 июня, но по совету польских сторонников «царевич» не решился лишить жизни одного из наиболее знатных Рюриковичей. Василий Иванович был помилован. Его наказанием стала непродолжительная ссылка в Галич. На плахе сложили головы только московские купцы. Это должно было предостеречь других горожан от участия в делах знати.

Заговор показал самозванцу, что расслабляться еще очень рано. Возникла необходимость в некоей публичной акции, которая убедила бы всех в его подлинности. Остановились на встрече с мнимой матерью — Марфой Нагой, все еще находившейся в монастыре. Правда, к ней неоднократно ездил C. И. Шапкин, новый постельничий. Состоя в родстве с царицей, Шапкин внушил ей, что ради процветания рода и собственного благополучия можно пойти и на ложь.

Когда обо всем договорились, в монастырь приехал князь М. В. Скопин-Шуйский, которому было поручено привезти Марфу в Москву. Этим назначением самозванец как бы подчеркивал, что не боится новых разоблачений со стороны Шуйских. В какие-либо откровенные беседы с молодым боярином бывшая царица вступать не стала, хотя сделать ей это было несложно. Позже Марфа будет уверять всех, что пошла на ложь только из страха смерти. Но это будет уже новая неправда.

Исключительно важная встреча «матери» с «сыном» состоялась 18 июля в подмосковном селе Тайнинском. Поглазеть на нее собрались тысячи любопытствующих. Они с умилением увидели, как почтительный «сын» спешился около подъезжавшей кареты с «матерью», как со слезами и рыданиями бросился в ее объятия, как та покрыла поцелуями его склоненную голову… Потом оба вошли в приготовленный заранее шатер и пробыли в нем некоторое время.

Наедине «родственники» наконец-то смогли разглядеть друг друга и подтвердили, что согласны выполнять принятые на себя обязательства: Марфа будет играть роль матери самозванца, а он — почтительного, любящего и заботливого сына. Это означало, что даже в кремлевском монастыре инокиня будет находиться на положении царицы: иметь роскошно убранные покои, пищу с царской кухни, множество слуг, кареты, лошадей, собственные земельные владения и достаточно средств на любые прихоти.

Следует отметить, что своих обещаний ни Марфа, ни Лжедмитрий никогда не нарушали и всегда оставались довольны друг другом. Более того, «мать» часто давала «сыну» полезные советы, поскольку была одной из немногих людей, посвященных в его тайну.

21 июля 1605 года состоялось самое важное для самозванца событие — в Успенском соборе в торжественной обстановке он был венчан на царство и получил царские регалии: шапку Мономаха, скипетр, бармы и яблоко-державу. Наконец он мог считать себя законным русским монархом.

Обо всем было тут же сообщено в Речь Посполиту. Сначала Сигизмунду III написали видные бояре, а потом и сам лжецарь. При этом прежний титул московских государей показался ему не слишком пышным, и он присвоил себе новый — «наияснейший и непобедимый цесарь».

Для польского короля это стало полнейшей неожиданностью. Он отказывался признавать даже царский титул и именовал русских правителей лишь великими князьями. Между бывшим благодетелем и его подопечным стал назревать конфликт.

Но самозванца это нисколько не беспокоило. Он мнил себя величайшим полководцем и могущественным государем и даже заявил своим приближенным, что объявит полякам войну за их неучтивость. Правда, сначала он хотел расправиться с «неверными агарянами» — крымскими татарами и турками, владевшими донской крепостью Азов. Чтобы спровоцировать войну, он послал крымскому хану оскорбительный подарок — шубу из свиной кожи. После этого в крепость Елец начали свозить продовольствие, вооружение, боеприпасы и артиллерию для будущего похода на Азов, который должен был состояться летом 1606 года.

До этого Лжедмитрий намеревался жениться на Марине Мнишек, чтобы окончательно укрепиться на престоле. В ее родственниках он надеялся найти надежную опору.

Уже в августе 1605 года началась оживленная переписка между бывшим монахом и Юрием Мнишеком по поводу предстоявшей свадьбы. В Самбор были отправлены деньги и разнообразные подарки. В ноябре в Краков поехал российский посол Афанасий Власьев, которому предписывалось официально испросить у короля Сигизмунда разрешение на брак его подданной с московским государем.

Однако хитроумный Юрий Мнишек спешить не собирался. Путешествие в далекую Московию представлялось воеводе слишком опасным. К тому же он не был уверен в прочности положения жениха. Ему, несомненно, было хорошо известно о заговоре Шуйского.

Руководствуясь этими соображениями, Мнишеки под разными предлогами затягивали свой приезд в Москву. Правда, обручение Марины «царю» состоялось уже в ноябре 1605 года в доме одного из родственников Мнишеков в Кракове. На нем присутствовал сам король Сигизмунд с сестрой Анной и