— Говоришь, это в Боннириге? Ну ладно, мне пора. Я приду повидать тебя завтра. Может, ты что-то узнаешь к тому времени.

— Береги себя.

Гарри поднялся, посмотрел на течение, потом — на противоположный берег. Солнце выглянуло из-за неспешно плывущих по небу пушистых облаков, и от этого на душе стало легче.

Он перелез через шаткую изгородь, углубился в небольшую рощицу и там среди зелени и пятен света, вызвал дверь Мёбиуса. Через мгновение Гарри очутился в глухом тупичке неподалеку от центральной улицы Боннирига. Направив волны мертворечи во все стороны, он стал искать вновь прибывшего в страну мертвых.

Гарри ощутил совсем рядом жалобное повизгивание и подвывание — это были следы паники и боли. И недоумение: почему боли уже нет и как это яркий день вдруг стал чернее черной ночи? Так бессловесное животное реагировало на внезапную смерть.

Гарри воспринимал все очень ясно — примерно те же чувства охватывали и человеческое существо. Разница лишь в том, что собакам не доводилось размышлять о том, что такое смерть. Поэтому их недоумение было куда сильнее. Та же обескураженность, с какой собака отпрыгивает, когда ее несправедливо или жестоко ударят, пнут ногой.

Некроскоп надеялся, что за ним никто не наблюдает; он воспользовался пространством Мёбиуса и проследил, где берет начало происшествие со щенком. Вот оно: край тротуара при повороте налево, на шоссе, ведущее в Эдинбург. День был рабочий, улица почти пустынна, горстка людей, которая там собралась, не могла видеть Гарри, который возник из ничего у них за спинами. Первое, что бросилось ему в глаза, — длинный черный тормозной след от горелой резины на поверхности дороги.

Гарри осторожно коснулся сознания щенка. Тот был в полном отчаянии. Все пропало: свет, звуки, запахи. Осязание. Куда девался его Бог, его молодой хозяин?

— Ш-ш-ш! — успокаивал его Гарри. — Не волнуйся, малыш! Не волнуйся!

Он подошел ближе, раздвинул зевак и увидел маленького мальчика с волосами соломенного цвета, который стоял на коленях у сточной канавы; его щеки блестели от слез, а на коленях лежал мертвый искалеченный щенок. Одно плечо раздавлено, тельце перекручено; голова проломлена, из разорванного правого уха что-то сочится.

Гарри опустился на одно колено, обнял одной рукой мальчика, а другой похлопал животное и снова пробормотал:

— Ш-ш-ш, малыш!

Он утешал обоих. Гарри ощутил, что щенок успокаивается и уже лишь поскуливает — он снова чувствует! Он ощущал присутствие Гарри.

Но мальчик никак не мог успокоиться и все всхлипывал:

— Он умер! Пэдди мертв! Почему машина не переехала меня вместо Пэдди? Почему она не остановилась?

— Где ты живешь, сынок? — спросил Гарри.

Мальчугану было лет восемь-девять. Он посмотрел на Гарри голубыми глазами, полными слез.

— Там, — он, мотнул головой вправо. — В седьмом доме. Мы с Пэдди там живем.

Гарри осторожно взял на руки собаку и поднялся.

— Давай-ка лучше отнесем его к тебе домой, — предложил он.

Толпа расступилась перед ними, Гарри услышал, как кто-то сказал:

— Безобразие. Просто позор!

— Пэдди умер! — Мальчик схватил некроскопа за локоть, когда они свернули в пустынную узкую улочку.

Умер. Это правда... но почему? Разве ему обязательно было умирать?

— Тебе ведь не нужно было умирать, Пэдди?

Пэдди ответил — не лаем и не словами — это было просто согласие: собака всегда соглашается с друзьями и редко возражает хозяину. Гарри не был хозяином Пэдди, но, конечно, он был другом, новым другом. Вот так все и решилось, очень быстро. Когда они подошли к маленькому садику перед домом номер семь, Гарри спросил:

— Как тебя зовут, сынок?

— Питер. — Слезы застилали ему глаза, комок в горле мешал говорить.

— Питер, я... — Гарри вдруг остановился. Стараясь говорить как можно естественнее, он продолжил, глядя на щенка, которого нес: — По-моему, он шевельнулся.

Мальчик разинул рот.

— Пэдди? Он же весь изуродован!

— Сынок, я ветеринар, — солгал Гарри. — Знаешь, я могу попробовать спасти его. Ты беги, расскажи своим, что случилось, а я отвезу Пэдди в лечебницу. И я тебе сообщу, удастся ему выкарабкаться или нет. Идет?

— Но как же...

— Давай не будем терять времени, Питер, — заторопился Гарри. — От этого зависит жизнь Пэдди, верно?

Мальчик сглотнул, кивнул и побежал к калитке дома номер семь. Когда он влетел в садик, Гарри снова создал дверь Мёбиуса. Расстроенная мама Питера выскочила на крыльцо взглянуть на ветеринара, но Гарри был уже совсем в другом месте.

* * *

Гарри не мог похвастаться большим количеством друзей среди живых. Но среди этих немногих был у него приятель, который занимался гончарным делом. В его мастерской имелись печи для обжига. Щенок был, естественно, мертв, когда Гарри протянул тельце Хэмишу Маккаллоху и попросил его кремировать.

— Он мне дороже дюжины других собак, — сообщил Гарри старому гончару. — Я хочу сохранить его прах. Сделай это хотя бы ради мальчугана, его хозяина, для него это настоящая трагедия. И еще я хочу купить один из твоих горшков — вместо урны.

— Охотно сделаю все, что ты хочешь, Гарри, — ответил Хэмиш.

— Только вот что, — сказал некроскоп, — постарайся собрать пепел без остатка — мальчик хотел, чтобы он весь остался с ним, понимаешь?

— Как скажешь, — кивнул гончар.

Гарри оставалось только ждать. Через пять часов работа была закончена. Гарри вдруг успокоился; он стал таким, как прежде. Как ни поджимало его время, требуя решения личных проблем, это дело он доведет до конца. Ведь это лишь первая ступенька, первая проба того, что он задумал совершить. Кроме того, он сможет сам следить за процессом, за всеми возможными отклонениями. У этого щенка была проломлена голова, как у Тревора Джордана, и искалечено тело — как у Пенни.

* * *

В десять часов вечера Гарри спустился в большой пыльный подвал своего старого дома, что стоял примерно в миле от Боннирига. Он заранее освободил и вычистил его, а участок пола в центре скреб и мыл, пока тот не заблестел как полированный. Старый Хэмиш сказал ему, сколько весил труп щенка до того, как его сожгли, так что даже человеку, слабо владеющему математикой, не составило бы труда в точности определить количество требуемых химикатов. У Гарри с математикой было все в порядке, и он рассчитал все до миллиграмма.

Наконец пепел и химикаты были смешаны в нужной пропорции. Маленькая кучка лежала на надраенном участке пола. Все было готово. Гарри не стал прислушиваться, тут ли его персональная блоха — он думал не о себе, а о мальчике, который вряд ли уснет этой ночью.

И теперь, когда он готов был начать, все казалось до смешного простым. Все ли на месте? Не забыл ли он чего? Неужели и впрямь этих странных, таинственных слов, которые он когда-то вымолвил, находясь в подземелье замка Ференци, этого непонятного заклинания, пришедшего из мрака веков, будет довольно, чтобы заставить восстать то, что превратилось в прах? И если такое возможно, не богохульство ли это? Впрочем, колебаться, пожалуй, поздно. Если некроскоп заслуживает проклятья, то он уже проклят. И потом, чистилище напоминает бесконечность: если ты осужден навеки, это наказание нельзя удвоить.