– Зря. Слушай, а если я подхвачу инфекцию?

– Уксус, он же, наоборот, должен все продезинфицировать, – сказала я, без особой, впрочем, уверенности. Хотя почему бы и нет. Если жидкость щиплется, значит, наверное, уничтожает микробы.

– Ну и питомцы у тебя, не приведи господь. Рубашка свежая есть?

– Там стенной шкафчик, возьми что-нибудь у Фина.

Я возвратилась в кабинет проверить, как там Даффи: он с довольным видом облизывал те места, где я оставила сэндвич и ребрышки.

Мой сэндвич с ростбифом и свиные ребрышки…

– А ну сидеть! Сидеть, дурная собачатина!

Я кинулась к тарелке, но не за едой, а за тем, что лежало под ней.

Ага, «лежало». В прошедшем времени.

Поздно. И еда моя, и обручальное кольцо – все это теперь находилось внутри собаки.

– Ты называешь его «дурным» за то, что он сожрал твою еду, или за то, что он поднял хвост на твоего гостя? – уже мирным голосом спросил Макглэйд, входя в кабинет и оглаживая на себе белую майку Фина. – Надо, знаешь ли, расставлять приоритеты.

Я рухнула на кресло, жалобно застонавшее в знак протеста.

– Гарри, мне в самом деле надо в Пеорию.

– Хорошо, я поеду. Но с одним условием.

– Каким?

– Ты умертвляешь свое зверье.

– Макглэйд…

– Никаких Макглэйдов. Берешь и умертвляешь в очистительном жаре духовки. С подливкой из бензина и начинкой из пуль.

– Машина у меня в гараже, – сказала я.

– Джек, неужели ты не видишь? Их решительно необходимо умертвить. В особенности кота: это же форменная реинкарнация Джека Потрошителя. Клянусь, этот зверюга все время, что висел на мне, злорадно улыбался.

Фину я оставила записку, что прошу прощения, а еще чтобы он до моего возвращения ни под каким предлогом не выпускал из дому Даффи – пусть хоть трижды обделается.

После этого мы с Макглэйдом отправились в Пеорию к Вайолет Кинг.

Он закладывает экземпляр «Убийцы и его оружия» в свежий файл, на котором заранее черным фломастером выведена метка, – и тут сердитым шмелем начинает гудеть айфон. Ужас как некстати.

Лютер косится на дисплей с определившимся номером. Бормочет ругательство.

Надо же, какой неудачный момент: в эту минуту он сидит в задней части фургона над вскрытым настежь Маркеттом. А снаружи, за стеклом с односторонним обзором, по тротуару разгуливают люди, как минимум несколько человек в минуту. И откуда их столько в этот дождливый весенний день. Остается лишь уповать, что выбор места не станет роковой ошибкой.

Между тем телефон все звонит.

Он откладывает файл, отирает с рук кровь и говорит в трубку:

– Слушаю.

– Здравствуйте, мне, пожалуйста, Роба Сайдерса.

– Это я.

– Мистер Сайдерс? С вами говорит секретарь Питера Роу. – Патентный адвокат. Надо же, в такую минуту. – Мистер Роу попросил, чтобы я связалась с вами на предмет переноса встречи.

В голове у Лютера тенькает тревожный звонок.

– Перенести? Но позвольте.

– Да, перенести. Передвинуть. Завтра у него очень занятой день, поэтому предлагаю на послезавтра, в одиннадцатом часу.

Ум Лютера лихорадочно работает. Нет. Нет, нет, нет, нет. Это все нарушит. Необходимо сохранять спокойствие.

– Но я в городе буду очень ограниченное время, – говорит Лютер, стараясь сохранять сдержанность. – Нам необходимо встретиться именно завтра.

– Хорошо. Посмотрим, удастся ли перекроить расписание. Быть может, получится втиснуть вас завтра на полдень.

– Выслушайте меня внимательно. Полдень не годится. Единственно приемлемое время – час тридцать.

– Подождите минутку.

Вклинивается музыкальная пауза. Если на это время не выгорает, других вариантов не остается. Все равно придется нагрянуть в час тридцать. Как-то сымпровизировать. Придется действовать хитрее, и возможно, с бо́льшим числом смертей, но с этим можно сладить.

Секретарша вновь всплывает на линии.

– Мистер Сайдерс, хорошие новости. Мистер Роу согласился принять вас в час тридцать. Но встреча будет сокращенной. В два ему уже нужно…

– Мне понадобится всего минут пятнадцать, – обрывает ее Лютер и уходит со связи.

Уф-ф. Он запечатывает файл с книгой и опускает в брюшную полость Маркетта. Затем снимает латексные перчатки, предварительно вытерев их большой хозяйственной губкой. Вообще перчатки не мешало бы смазать. Открыв потайную нишу в районе крыла, он достает оттуда большущий пластиковый мешок и огромную картонную коробку.

Сейчас начнется самое забавное.

Пожалуй, увлекательней, чем упаковывание рождественских подарков.

Лютер принимается за работу.

Сжимая ладонь отца, Эктор Рамирес еле сдерживался, чтобы бегом не кинуться к ступеням лестницы, ведущей к колоннам его самого любимого во всем городе здания. «Аквариум Шедд» он просто обожал. Боготворил дельфинов, любил черепах, уважал акул. Любил вообще все морское, даже усоногих раков. А потому абонемент в аквариум был для него самым любимым и желанным подарком.

Эктор, когда вырастет, мечтал стать морским биологом.

– Эй, дружище, не поможешь?

Этот возглас заставил Эктора остановиться. Он посмотрел на человека, который обратился к его отцу. Бледный темноволосый мужчина в комбинезоне, стоящий возле трапика, спущенного из большого белого фургона.

На тележке перед мужчиной стоял большущий картонный короб.

– Не хочу, чтобы эта коробка ненароком лопнула: все наружу высыпется, – сказал мужчина.

– Подожди здесь, hijo[13], – велел отец Эктору, отпуская ладонь, а сам пошел к тому фургону.

Эктор смотрел, как они вдвоем спускают короб по трапику. Ого, здорово: сбоку на коробе было написано: «КОРМ ДЛЯ РЫБ».

Это невольно заставило Эктора приблизиться.

– А что за рыба будет им питаться, мистер? – спросил он.

– Этим? Щука, – подмигнув, ответил мужчина.

– А что такое щука? – сосредоточенно нахмурил брови Эктор.

– О-о, брат. Один из самых крупных хищников, какие только водятся.

– А они что, есть здесь, в аквариуме?

– Да. Один очень скоро появится.

Вдвоем с отцом они подкатили тележку к ступеням лестницы, после чего мужчина проворно и сноровисто убрал трапик в машину и сел за руль.