Еще пятнадцать минут Олив сушила холст феном, пока краска не утратила часть блеска и не перестала быть влажной, а потом протянула руку и коснулась картины мизинцем. Ничего не прилипло. Портрет был готов.

Чувствуя, как в кончиках пальцев вскипают пузырьки восторга, Олив надела очки. А потом прислонила холст к подушкам, встала перед ним на колени и приготовилась встретиться с родителями Мортона в первый раз.

Поверхность холста зарябила, и лицо Олив вдавилось в холст. Кому-то, кто никогда не пытался сунуть голову в картину, это могло показаться ненормальным. Олив происходившее показалось не просто нормальным, а восхитительным. Это означало, что ее полотно работало; она все сделала правильно. И, словно ныряя в теплое желе, Олив проникла в холст.

Только что она ползла по мятому покрывалу – и вдруг ее колени и руки уже скребут по грубой поверхности холста в нарисованной комнате. Олив так торопилась закончить портрет, что толком не нарисовала фон. Комната, в которой ее ждали родители Мортона (если это вообще можно было назвать комнатой), представляла собой белый квадрат, с наскоро набросанными кривоватыми линиями. Но фон не имел никакого значения. Главное было то, что родители Мортона стояли и улыбались в тех позах, в каких их нарисовала Олив. Они, не спуская глаз, следили, как Олив поднимается с колен и подходит ближе.

– Привет, – застенчиво сказала она. – Вы, м-м… вы мистер и миссис Нивенс, правильно? Вы родители Мортона и Люсинды?

Нарисованные улыбки не шелохнулись.

– Я Олив. Мортон мой друг.

Олив подождала, пока родители Мортона ответят. Отец Мортона снял руку с плеча жены, куда ее поместила Олив. Теперь, когда обе его руки свободно болтались вдоль тела, Олив поняла, что одна была короче другой. И не немножко короче. А сильно короче. С перспективой у Олив всегда были проблемы.

Мать Мортона просто таращилась на нее; нарисованная улыбка казалась приколотой к лицу, как листок к доске объявлений.

Оба они не проронили ни слова.

– М-м… – выговорила Олив. – Мортон всегда звал вас просто «мама» и «папа». Может быть, мне стоит звать вас как-то по-другому? По именам, например? Или «мистер и миссис Нивенс» будет нормально?

Нарисованные люди не ответили, но зато с энтузиазмом закивали. Отец Мортон кивал куда дольше, чем следовало.

Олив подошла еще на шаг ближе, вглядываясь в улыбающиеся лица. Она нарисовала глаза миссис Нивенс чуть больше, чем нужно; у Олив на всех рисунках так выходило. Все люди, которых она рисовала, выглядели под конец так, будто с ветвей их генеалогического древа свисал минимум один лемур. И если уж быть до конца с собой честной, решила Олив, у мистера Нивенса оказалась слегка коротковатая шея. Если уж быть по-честному честной, она готова была признать, что его голова вот-вот без остатка втянется в воротник. Но с лицом все было в порядке, уверила себя Олив. Черты были точь-в-точь как на фотографии. Мортон его узнает. Он их обоих узнает. И будет вне себя от счастья их видеть.

– Если вы пойдете со мной, я отведу вас к Мортону. Он до сих пор живет в вашем прежнем доме. Ну, типа того, – с трудом проговорила Олив под пристальными взглядами улыбающихся портретов. – Так что если бы вы могли просто взяться за руки и пойти за мной…

Мать Мортона неуверенно проковыляла вперед. Олив заподозрила, что сделала нижнюю часть тела миссис Нивенс слишком длинной, как у нее частенько выходило тогда, когда приходилось рисовать длинные пышные юбки со шлейфом. И возможно, гофрированный шелк юбки вышел твердоватым… но изобразить ткань так, чтобы она выглядела реалистично, было нелегко. Олив не сводила глаз с дела рук своих, пытаясь убедить саму себя, что миссис Нивенс вовсе не похожа на длинную черную трубу, из которой, заваливаясь назад, криво торчат торс и голова.

Она посмотрела на мистера Нивенса. К счастью, тот уже стоял, и его ноги не казались слишком длинными для остального тела. Однако Олив забыла нарисовать на густо-черных трубах его штанин контуры коленей. Когда мистер Нивенс шагнул к ней, ему пришлось переносить вес с одной прямой ноги на другую, словно он был ходячим циркулем.

– Ну хорошо, – проговорила Олив слегка дрожащим голосом. – Теперь берите меня за руку, покрепче держитесь друг за друга и делайте то же, что и я. Придется двигаться быстро.

Олив протянула отцу Мортона руку. Он взялся за нее своей – большой и нарисованной. Тщательно изучать ее времени не было, но Олив заметила, что рука выглядит слегка застывшей с пальцами, похожими на сосиски, которые торчали в разные стороны, как конечности морской звезды.

Сжав его руку, Олив выползла из полотна обратно на мягкую кровать. Родители Мортона последовали за ней без особых затруднений, разве что миссис Нивенс пришлось слегка постараться, чтобы протиснуть наружу свои массивные юбки. Олив потянула их прочь из спальни в коридор второго этажа.

И там, в пыльных лучах дневного света, падавших как раз на пейзаж Линден-стрит, Олив впервые как следует рассмотрела дело своих рук. И чем дольше она смотрела, тем отчетливей понимала, что то, что хорошо для рисунка, в реальном мире может выглядеть страшно.

Лица портретов были асимметричными и косыми, плоскими там, где следовало округлить, и выпуклыми там, где им следовало быть гладкими. Застывшие, жесткие конечности неуклюже гнулись. Глаза матери Мортона, которые издалека выглядели просто слишком большими, вблизи оказались гигантскими. Они были пустыми, темными и тусклыми, и ни один отблеск света не приносил в них ни капельки жизни. А усы отца Мортона, которые Олив выписывала такими осторожными штрихами, совсем не походили на волосы. Строго говоря, они походили на маленькое мохнатое животное, которое упало в обморок у него под носом, но может очнуться в любой момент. Олив не знала точно: то ли она неправильно приготовила краски, то ли ей попросту недоставало художественного мастерства, но даже оттенки их кожи и волос казались невозможно яркими, нечеловеческими и неправильными.

Девочка с трудом сглотнула.

Перед ней было лучшее, что она только могла нарисовать. Может, она попросту придиралась. Олив знала, что самым суровым критиком для нее всегда была она сама. Даже когда в третьем классе она получила фиолетовую ленточку за первое место на школьном художественном конкурсе, Олив не чувствовала себя счастливой – она не могла отвести глаз от прорехи в сердце своего шедевра, где одна макаронина отклеилась и испортила всю аппликацию. Может, Мортон решит, что его родители выглядят нормально. Может, и в реальной жизни они были немного кособокими и кривоватыми. Ну и иметь каких-никаких родителей – пусть даже кособоких и кривоватых – лучше, чем не иметь никаких.

– Держитесь крепче, – дрожащим голосом велела Олив мистеру Нивенсу. Она перелезла через картинную раму, таща своих нарисованных спутников следом.