– Тьфу, вовсе не интересно с тобой. Все-то ты знаешь, – пробурчала Катя. – Да, холм мне паршивый попался. Умирать, Прот, не страшно, но противно, просто слов нет. Кстати, насчет холода, тогда зима была, и я здорово застыла. Так что в следующий раз процесс может и самыми душными ощущениями сопровождаться. Так что прохлаждаться не рассчитывай…

Из-за вешалки вынырнула Витка:

– Вы що сидите? Смотрите, какой я лапсердак Протке нашла.

– Отлично. Давай сюда. Себе ищи. Давай-давай. Мы сейчас гардероб продумаем и за дело возьмемся.

Витка глянула с удивлением, но отправилась на раскопки.

– Вы, Екатерина Георгиевна, ей не говорите, – прошептал Прот. – И придержите девчонку подальше от тех проклятых кресел. Лучше бы вам вообще со мной не ходить.

– Ты, юный провидец, послушай сюда. Некоторые вещи, видимо, твой дивный дар упускает. Был у меня один командир, любил говаривать: «Что, сукины дети, вечно жить возмечтали?» Грубо, но справедливо. До последнего патрона деремся, брат, а дальше в ножи и зубами рвать. Но тут каждый сам выбирает. Так что время есть. Можем сейчас дернуть куда подальше.

– Нет, я бежать не буду, – твердо сказал Прот. – Устал я, Екатерина Георгиевна. Что у меня за жизнь, а? Тысячу чужих судеб знаю, а за свою трястись стану? Вот вы бы с Виткой в стороне держались, а?

– Не акай, не прокатит. Витку в тылу оставим по возможности. Все – подъем. В такой значительный день портки и поприличнее натянуть можно…

– Мы собрались, – Катя качнула свертком. – Можем ехать. Утюг, ножницы и иголку с нитками на месте расположения нам обеспечите?

– Ну что вы, Екатерина Георгиевна, стоит ли беспокоиться. Заедем в одну мастерскую, – весьма рекомендовали. Там мигом все подгонят. И много времени это не займет, – заверил подполковник.

Катя кивнула – понятно, ножницы доверять не желают, и правильно. Заодно в мастерской и все швы шмоток в очередной раз прощупают. Ну и ладно, главное, вежливость пока готовы проявлять.

В мастерской хозяин суетился вокруг уважаемых гостей. С изумлением посмотрел на Витку – не ожидал встретить соплеменницу в компании подполковника-добровольца.

– Прошу-с, прошу-с. Не извольте беспокоиться. Через два часа готово будет-с.

– Быстрее никак не управитесь? – скрывая раздражение, поинтересовался Макаров.

– Помилуйте, господин полковник! Качество, качество гарантируем-с. Прошу на примерку…

Макаров закурил, поглядывая в низкое окошко. Катя подполковника понимала – торчать в переулке неуютно. Большой «паккард» привлекает внимание – вон водитель уже любопытных пацанов от фар шугает.

– Алексей Осипович, – Катя двумя пальчиками ухватила подполковника за рукав кителя чуть повыше шеврона, – можно вас на два слова?

Они вышли на ступеньки. Водитель, мигом забыв о мальчишках, насторожился.

– Господин подполковник. – Катя никак не могла решить, все говорить или ограничиться намеком. – Нам ехать «домой» на час смысла мало. Здесь торчать тоже не хочется. Здесь синематограф по соседству. Устройте молодежи сеанс? Не разорят такие расходы казну Добрармии?

– Не смешите. Но идея несвоевременная. Видите ли, Екатерина Георгиевна…

– Да я понимаю. Безопасность, то да се. Сейчас утро, публики мало. Злоупотребите служебным положением, пожалуйста. Пусть фильму для ребят покрутят. Проту неплохо бы развеяться. Видение у него было нехорошее. Насчет сегодняшней встречи. Кстати, там-то как с безопасностью? Не прихлопнут мальчишку заодно с вершителями судеб человеческих?

– Исключено. Там сейчас самое охраняемое место в бывшей Российской империи. Переговоры идут не первый день, до сих пор серьезных инцидентов не было. Что конкретно мальчик видел? Я должен с ним поговорить.

– Говорю же – он нервничает. Хотите, чтобы скрутило мальчишку? Я знаю, вы что угодно из человека вытрясти можете, но смысл какой? Дайте ему в себя прийти. Вечер вчерашний у парнишки еще тот выдался.

– Вы так говорите, как будто мы здесь в бирюльки играем. В городе чрезвычайное положение. Представительство большевиков уже неделю сидит на нашей шее. Вы не представляете, каких трудов стоит удержать ситуацию под контролем. И господа офицеры, и горожане почему-то не любят товарища Бронштейна.

– Да фиг с ним. Вы же все равно не революционного тигра грудью защищаете, а нас, немощных, пасете. Пусть детишки в кино сходят. Что вам стоит приказать?

– Какого черта? Вы моим терпением злоупотребляете. Только синематографа мне сейчас не хватало.

– Не вам, а мальчику. Если его сегодня убьют, пусть хоть спокойным погибнет. Малый он, Алексей Осипович. Это мы с вами осознанно лбы подставляем, а его жалко.

Подполковник раскрыл портсигар, покрутил в пальцах новую папиросу, осторожно вложил обратно:

– Катя, вы кто такая?

– Давайте так, Алексей Осипович. Запустим сопливую команду в «Синему» и побеседуем. Время есть. Я на ваши вопросы отвечу в меру своих возможностей. Вы на мои – насколько сочтете уместным.

В пустом зале Катя усадила разведгруппу на расшатанные сиденья. И Прот, и Витка с некоторым смущением озирали затемненный зал. Подполковник сделал знак – зашипело, затарахтело, во вспыхнувшем луче блеснули пылинки, задрожали на экране первые титры. «У камина». Забавно.

Катя и подполковник уселись сзади, у двери. Бренчало фортепьяно тапера. Проверивший еще раз зал поручик уселся по другую сторону двери и сообщил:

– Недурная картина, Екатерина Георгиевна. Я уже раз сподобился посмотреть. Там, представляете, красавица Вера Холодная и вдруг…

Катя склонилась к уху подполковника:

– Хороший парень ваш Виктор, но болтун неисправимый. И как вы его в своем ведомстве держите?

– Проблема с людьми, Екатерина Георгиевна. Подбираю с трудом. Садисты и сильно пьющие личности не нужны, а благородные господа офицеры предпочитают в штыковые ходить, а не в «охранке» свою дворянскую честь пачкать. Так о чем мы поговорим?

Странный это был разговор. Макаров спрашивал, и по тому, как хаотично метались его мысли, можно было догадаться, в каком смятении пребывает подполковник. Иной раз Катя от сочувствия зубы стискивала. Мудр был Алексей Осипович. Прямых вопросов – откуда гостья пришла да отчего всезнайка такая – не задавал. Но отвечать было больно. Как всегда… Вот за что ненавидишь работу в Отделе «К», так за то, что изменить ничего невозможно. Почти невозможно. Вектор всегда выпрямляется. Какую операцию ни проводи, на какие ключевые точки ни воздействуй, рано или поздно Основной вариант возьмет свое. Были у Отдела удачные акции, только гордость после их проведения улетучивалась мгновенно. Как ни воздействуй – всегда недостаточно. И как же жжет понимание, что твои знания, твои усилия – капля в море. Отчаянный контрудар под Львовом в 41-м, сбитый самолет с командованием группы «Центр» во главе с Ф. Боком… В 42-м году – безумно талантливые люди, спасенные, вытащенные из-под огня и в полной мере послужившие стране… Всего этого мало. И стабилизированный фронт, и немцы, застрявшие под Лугой и Ельней, и отсутствие в истории той «кальки» жуткого словосочетания «блокада Ленинграда» – ничтожно мало. Потому что возникла еще и чудовищная мясорубка под Балатоном, и неудачная Маньчжурская операция.