Поезд ждал меня у платформы. Все происходило легко, словно я бежала вниз по склону, ноги несли меня сами, и не было времени на раздумья. Я села в углу у окна; в поезде было тихо, как часто бывает в поездах, несмотря на то, что вокруг сидят люди.

Предместья Парижа вскоре остались позади; дождь, косыми струями стекавший по стеклу, размывал краски пейзажа, как акварель на холсте. Лимонно-зеленый цвет, полынно-зеленый, изумрудный. В окне мелькали голубятни и коровы — белые, с большими рогами. Бунгало, серые дороги, серое небо, женщины с зонтиками и дети, укутанные от непогоды. Аккуратные яблоневые сады сменились полями свеклы, окаймленными лентами лесополос; темно-зеленая листва выглядела ажурной, будто нарисованной остро отточенным карандашом.

Минут через пять я провалилась в сон.

Очнувшись с пересохшим ртом, я обнаружила, что в вагон набилось еще больше народа. Я оказалась зажата между окном и храпящим мужчиной, навалившимся на меня плечом. Свет за окном стал ярче и теплее. Теперь в садах вдоль дороги росли оливковые деревья, крыши домов были покрыты оранжевой черепицей. На сиденье напротив примостились две девушки-подростка, склонившие нежные лица к телефонам. Я снова отвернулась к окну. Волна жара прокатилась от груди к лицу. Пот заструился по шее. Мое лицо отражалось в стекле — морщины вокруг глаз и губ были предательски четкими. Я сделала ошибку. Люк, должно быть, уже сожалел о своем предложении — наверняка он ожидал, что я откажусь. Я позволила фантазиям взять над собой верх, забыв, что в моем возрасте не повторяют безумств молодости, не говоря уж о том, чтобы совершать новые.

Когда состав остановился в Арле, я поднялась с места и расправила свою смятую юбку. Подкладка прилипла к коже. В спешке я не нашла времени переодеться. Я решила сесть на ближайший обратный поезд и написать Люку из вагона, что мне пришлось вернуться из-за неотложного дела, а потом отправиться домой, погрузиться в свою прежнюю жизнь и почаще видеться с Лиззи, если она не будет против. Организовать обещанные выходные. Попытаться снова сблизиться с Нейтаном. Я могла бы побольше узнать о садоводстве, чтобы составить ему компанию, или снова заняться рисованием — посвящать время тем разумным делам, которыми занимаются женщины моего возраста.

Девушки с сиденья напротив выпрыгнули из дверей поезда на платформу; грациозно приземлившись, они вместе побежали в ее дальний конец. Я наблюдала, как они, хихикая, уворачивались от других пассажиров; возможно, у ограждения их ожидали парни. Милые девчонки — стройные, счастливые, совсем юные. Мне не нужно было идти далеко — обратный поезд стоял на другой стороне платформы. Можно было купить билет в вагоне, а потом пересесть на другой поезд. Я потащила свой чемодан через платформу; ручка скользила в ладони, я была вся мокрая из-за жары. Поднимаясь в вагон, я зацепилась каблуком за ступеньку. Пошатнулась и… чья-то рука сжала мой локоть, предотвратив падение.

Я подняла взгляд и посмотрела в глаза Люку.

Май 2017 года

В камере я могла представить лицо Люка только таким, каким видела в газете, когда за ним пришли несколько недель спустя. На тех зернистых снимках был отчетливо заметен синяк на лбу и кожа, забрызганная кровью. То, как он выглядел в тот день на вокзале Арля, выражение лица, с которым он смотрел на меня сверху вниз, исчезло из моей памяти, и это странно, потому что его голос звучал у меня в голове постоянно. За гомоном дежурных, хлопаньем дверей и свистками трудно было разобрать слова, но я чувствовала тепло его руки. Я догадывалась, что Люк приедет меня встречать, но не предполагала, что он выйдет на платформу. Он не спросил, почему я собиралась отправиться обратно в Париж. Поезд как раз трогался, и было слишком поздно менять решение, слишком поздно для побега.

Мы стояли очень тихо, глядя друг на друга. Женщина, спешившая мимо, задела Люка сумкой, но он не заметил. На нем была заляпанная краской рубаха с закатанными рукавами. Его кожа сильно загорела, будто все дни с тех пор, как мы виделись в последний раз, он провел на солнце, волоски на руках отливали золотом.

Потом он улыбнулся, и я тоже. Он подхватил мой чемодан, а другой рукой взял меня за руку. Это вышло совершенно естественно, будто так и было надо. Сплетение наших пальцев показалось мне центром вокзала, фокусом водоворота разноязыкой толпы вокруг, и мне захотелось смеяться. Меня охватило желание — горячее, новое и такое болезненное, будто я лишилась кожи. Казалось, даже свет обжигал. Густо накрашенная женщина-контролер равнодушно проверила билет в моем телефоне и кивнула нам, а затем неожиданно улыбнулась. Ее лицо мгновенно преобразилось. Несомненно, это было добрым предзнаменованием.

Мы вышли из здания вокзала на яркий солнечный свет. В моей памяти сохранились три женщины с объемными пластиковыми пакетами, перебегавшие через дорогу к остановке. Они, должно быть, ездили за покупками и вернулись на поезде, а теперь спешили сесть в пыльный синий автобус. Темноволосый мальчик взобрался следом за ними. Возле стоянки такси кого-то ожидал старик с букетом ярко-желтых роз в руке. Я подумала, что летом вокзал будет выглядеть по-другому, появятся толпы отдыхающих и очереди на такси, но сейчас здесь текла ничем не примечательная, размеренная жизнь. Было легко представить, будто я тоже здесь живу и мы с Люком пара. Будто он встречает меня после поездки по магазинам, я усаживаюсь в машину, мы обсуждаем наш день и решаем, что будет на ужин. При этом я не чувствую ни напряжения, ни беспокойства, ни болезненного покалывания под ложечкой, и он кладет мне руку на бедро, пока рулит, а я накрываю ее своей…

Мы подошли к зеленому пикапу. Звук отпираемого замка вырвал меня из моих грез. Этот потрепанный грузовичок выбирала явно не Офелия, но я отметила, что он идеально подходит Люку.

— Эта машина досталась мне три года назад вместе с домом, когда умер дедушка. — Люк распахнул дверцу. — Он все оставил мне. Блейк считает, что пора что-то делать с наследством.

В его словах прозвучала резкая нотка; видимо, Блейк занимал слишком много места в их жизни с Офелией. Я мало что знала о семейном соперничестве — ни у меня, ни у Нейтана не было братьев и сестер. Но мне всегда хотелось иметь сестру. Я почти могла понять Блейка; если бы у меня была любимая сестра, я бы точно ревновала ее к мужу.

Маленькая собачка, свернувшись крендельком, лежала на красной коже пассажирского сиденья — какой-то терьер черно-белой масти. Она проснулась, когда я открыла дверь.

— Знакомьтесь, это Коко. — Лицо Люка смягчилось, когда он спускал собачку на землю.

Та обнюхала его ноги, присела у колеса, сделала лужицу, а затем вскарабкалась по подножке обратно, забралась ко мне на колени и села прямо, глядя вперед. Одно ухо у нее было поднято, другое опущено. Я положила руку на ее теплую спинку и постаралась не шевелиться.

— Вы ей понравились.

Люк завел грузовик. В кузове за нашими спинами громоздились банки с краской, веревки, аккумуляторы, стремянка, ведра, молотки в коробке, ящик с вином и мольберт у борта. Оттуда попахивало скипидаром и доносился легкий, солоноватый, но не противный аромат свежевыловленной рыбы.