Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Обучение же Юилиммин-даши начать немедля, – снова разнесся над моей головой властный голос. – Я сам прослежу, чтобы лучшие мудрецы отныне наставляли старшую царевну, и решу, чему ее следует учить. Тебе же должно быть покорной моей воле, дитя мое!
– Покоряюсь решению и не смею перечить, – эхом отозвались мои губы.
– Не позднее же конца месяца Небесных огней дочери нашей надлежит приступить к выполнению обрядов очищения и перехода. Чтобы свершилось все мной задуманное, я велю посольству в Хоннитские земли отбыть как можно скорее. Высокий родом Шамунт поведет его и будет моими устами и моими глазами.
Один из встречавших меня вельмож низко склонился, принимая волю владыки. Было заметно, что в словах своего повелителя он прочел больше, чем услышали уши остальных.
– Вам же всем велю собрать богатые дары, достойные этого, и товары для обмена. Правильным будет послать ко двору моего брата и пару красавиц рода высокого, чтобы еще более укрепить связь нашу. Привезете также и дары для великой царственной супруги его и сестры нашей Амминат-аши. Поднесите ей это лично и передайте привет и почитание. От того посылаю с вами и тех, кто хранит в памяти ее облик отчетливо. Ханабит-ата велю сделать это я.
Одна из закутанных в дорогие покрывала фигур тоже склонилась в поклоне.
– Да будет все исполнено по твоей воле, владыка! – прозвучал яркий женский голос в тишине, – Позволь мне взять еще одну из тех, кто знал сиятельную сестру твою, чтобы глаза мои не подвели меня.
– Пусть будет и это! – царь кивнул и продолжил. – Повеления мои должно исполнить вам немедленно.
Владыка закрыл глаза и замолчал, давая всем понять, что все дела окончены. Придворные, пятясь, покидали зал, шурша в золотистом полумраке полами одежд, словно сотня летучих мышей.
– Я желаю разделить с тобой трапезу, дочь моя, – спокойным голосом произнес царь, останавливая мою попытку последовать за свитой. – Мы пройдем во внутренние покои сейчас. Тебе, сиятельная супруга моя, я тоже буду рад.
Одним сильным движением он поднялся и поставил меня на онемевшие ноги. Голова закружилась, но я нашла в себе силы прошептать слова благодарности. Родитель же и далее моих рук не отпустил, а сам провел к проему за троном. Царица Нинмах-аша, чуть помедлив, тоже поднялась, и, звеня браслетами и подвесками, последовала за нами. В этом нестройном перезвоне мне снова почудился леденящий душу гнев царственной мачехи. Но внешне заметить хоть каплю неприязни или обиды было невозможно. Она легкой ланью ступала за владыкой по коридору, явно понимая, куда мы идем. Я же старалась не висеть на руке царя и не сбиваться с шага, что стоило мне немалых усилий. И хотя отец шел не быстро, размеренно, мои мелкие слабые ножки едва поспевали за ним.
Темные короткие коридоры перемежались более широкими прямоугольными и светлыми проходами, стены в которых были искусно расписаны. Теплые снопы света падали из узких окон под крышей, образуя на полу узоры золотых пятен. Я ощутила, что легко могла бы потеряться в бесконечном лабиринте дворцовых проходов. Владыка же уверенно шел вперед, и вскоре мы оказались в просторной комнате-веранде, где вместо одной стены был ряд прямоугольных колонн, открывавших вид на чудесный дворцовый садик. Над весенней зеленью жемчужной белизной горели вершины заснеженных гор, а над ними царила Иират, божественный предел, вознесшийся над миром. Прохлада дворца смешивалась тут с теплым ветерком, и пение птиц услаждало слух.
Здесь уже ждали многочисленные рабы и слуги, толпившиеся у дальней стены зала, а в глубине помещения уже был накрыт стол, уставленный яствами. Привыкнуть к местной пище было довольно трудно. Мое появление во дворце пришлось на конец «зимнего» сезона – эттена. В это время сады и поля отдыхали, коровы давали меньше молока, питаясь скудной посохшей травой и ветками, а люди доедали свои запасы. Все, что я здесь попробовала за этот месяц – каши. Огромное количество зерновых каш, ароматные, но суховатые лепешки, яйца и сухофрукты с медом. Последний мне выдавали совсем по чуть-чуть, вероятнее всего он был в дефиците. На царском же столе было жареное мясо и птица, сыры и различные лепешки и даже сладости. Желудок радостно заурчал, предвкушая такое изобилие.
Слуги, подбежавшие к нам, приняли меня под локти и осторожно опустили в маленькое плетеное кресло, а мальчик с опахалом пристроился за спиной. Сейчас же появились девушки с кувшинами для омовения. С отца же аккуратно сняли тяжелый расшитый золотом и дорогими камнями головной убор, обнажив копну густых иссиня-черных курчавых волос. Затем он избавился от массивного драгоценного оплечья, широких запястий, накидки из шкуры леопарда и тяжелого плаща с бахромой, оставшись только в длинной, богато изукрашенной шерстяной юбке-шубату, которую здесь носили мужчины вместо штанов, и расшитой канди*.
Девушки умело омыли его руки и обтерли их отрезами мягкой ткани. Только после этого Владыка опустился на свое сидение. Царица расположилась на легком плетеном стуле по левую руку от супруга и сверлила меня глазами. Мое место было напротив отца, и я восторженно разглядывала этого древнего властителя. Широкоплечее, мощное тело выдавало в нем опытного воина. Несмотря на годы, он поддерживал его в отличной форме. Несколько тоненьких шрамов, едва белевших на смуглой коже рук, говорили о давних ранениях. Волосы на голове вились тугими кольцами, намного сильней, чем у царевны, но от меня не смогло укрыться, что цветом своей шевелюры он обязан краске. Волосы отца давно поседели под гнетом лет и забот, но показать это он никак не мог. От этого царственного мужчины даже без всех его богатых одеяний веяло спокойной мощью, властью и какой-то неземной силой. Только его карие глаза, в лучистой сети морщинок, совсем как у всех остальных людей, глядели на меня с легким беспокойством и бесконечной нежностью. Отец, казалось, что-то хотел спросить, но почему-то не делал этого. Я почувствовала, что щеки мои покраснели, и отвела взгляд.
Наконец владыка откинулся на спинку кресла и хлопнул в ладоши. Слуги немедленно засуетились и принялись наливать напитки и разрезать яства.
Я посмотрела на узорный бронзовый кубок, в который мне налили мутноватого золотистого напитка, скорее всего являвшегося разновидностью пива или вина и опустили туда золотую соломинку. Взрослый внутри меня возликовал, но
