Порывы плоти, — ростом стал он мал

И дедовской секиры не сжимал

Изящной, благородною рукой.

В безмолвье кабинета, в мастерской

Пером и кистью тонко овладел

И, предпочтя возвышенный удел,

Картинами и славой мудрых книг

Себе бессмертный памятник воздвиг,

Не ростом, а свершеньями велик!

В Искусстве люди силу обрели.

Вот вкратце вся история земли:

Титану унаследовал Герой,

Был страшен первый и смешон второй.

Героя мудрый человек сменил,

Громоздкой плотью он не потеснил

Рассудка, как в безудержные дни,

Когда Титаны грубые одни

Владели миром, и чрезмерный вес

Привел к тому, что дух почти исчез:

Он спал под грудой мяса и костей,

Он разуму не подавал вестей.

Теперь под оболочкой небольшой,

Гордясь освобожденною душой,

Пылает гений, яркий, как Фарос.

Но неужели Человек дорос

До совершенства? Разве мы ушли

От расы великанов и вдали

Достойного не видим образца?

В развитии достигли мы конца?

В сомненьях признаюсь я со стыдом.

Нет, не конец! Спасителем ведом,

К земле обетованной держит путь

Разумный гном, чей ум когда-нибудь

Всевластным станет, — близок золотой

Счастливый век, когда над высотой

Сквозь облака засветится заря,

И, о недавнем прошлом говоря,

Потомки воскресят как наяву

Истории печальную главу,

И, жалость не умея побороть,

Увидят в нас разросшуюся плоть

И те же недозрелые умы,

Какие в великанах видим мы,

В героях «титанических» веков.

Душа освободится от оков,

И тело ловко, как лесной олень,

В лугах носиться будет целый день,

Не будет к малым этот мир жесток,

Природы совершеннейший итог —

Уменьшенный в размерах Человек —

Свое величье утвердит навек.

Увы, земля пока терпеть должна

Бессмысленных гигантов племена,

Хотя и меньше ростом, чем в былом,

Они прославились не меньшим злом.

Вселенской власти захватив бразды,

Своей неполноценностью горды,

Чужих страданий жнут они плоды,

И каждый глупый глиняный колосс

Бахвалится, что до звезды дорос.

Он малое презрительно клянет,

Оправдывая великанский гнет.

Горька судьба того, кто поспешил

Родиться, кто заранее решил

Счастливой расы возвестить приход,

Кто к свету человечество ведет

И взоры обращает к небесам,

Хотя в геенне пребывает сам[14].

Едва вступив во владение поместьем, сэр Геркулес начал переустройство всей жизни в нем. Ибо, хотя он отнюдь не видел ничего постыдного в своем физическом уродстве, — пожалуй, насколько мы можем судить по приведенным нами стихам, он считал себя во многих отношениях выше обычных людей, — он все же испытывал определенное неудобство от присутствия в доме мужчин и женщин нормального роста. Понимая также, что ему придется оставить все честолюбивые замыслы, связанные с большим миром, он решил совершенно удалиться от него и создать в Кроме, так сказать, свой собственный мир, в котором все было бы соразмерно его росту. В соответствии с этим замыслом он постепенно рассчитывал всех старых слуг по мере того, как ему удавалось найти на их место карликов. За несколько лет он окружил себя многочисленной дворней, среди которой ни один человек не был ростом выше четырех футов, а самый маленький едва достигал двух футов шести дюймов. Принадлежавших его отцу собак — таких, как сеттеры, мастиффы, борзые, а также свору гончих, он продал или раздал, поскольку они казались ему слишком большими и шумливыми, заменив их мопсами, кинг-чарльз-спаниелями и собаками других мелких пород. Распроданы были и лошади из отцовской конюшни. Для своих прогулок верхом и в коляске он приобрел шесть черных шетландских пони и еще четырех в яблоках отборной гемпширской породы.

После того как он устроил таким образом жизнь в доме к своему полному удовлетворению, ему осталось лишь найти подходящую спутницу жизни, с которой он мог бы разделить этот рай. У сэра Геркулеса было чувствительное сердце, и в возрасте от шестнадцати до двадцати лет он уже не раз ощутил, что такое любовь. Но тут его уродство принесло ему особенно тяжкие страдания, ибо, когда он осмелился однажды открыть сердце своей избраннице, она в ответ рассмеялась. Он, однако, продолжал настаивать, и тогда она приподняла его, встряхнула, как докучливого ребенка, и прогнала, велев больше не досаждать ей. Эта история скоро стала широко известна; молодая леди сама рассказывала ее как особо забавный анекдот. Последовавшие за этим издевательства и насмешки стали источником горьких мук для Геркулеса. Из стихов, написанных в то время, можно сделать вывод, что он помышлял уйти из жизни. С течением времени, однако, он пережил это унижение, но никогда больше, хотя влюблялся часто и весьма страстно, не решался даже заговорить с теми, к кому испытывал нежные чувства.

Вступив во владение поместьем и оказавшись в состоянии создать по своему желанию собственный мир, Геркулес понял, что если он хочет иметь жену, — а он очень хотел этого, будучи натурой страстной и влюбчивой, — то должен выбрать ее так, как выбирал своих слуг: из рода карликов. Однако найти достойную пару оказалось, как он обнаружил, делом довольно трудным, так как Геркулес не хотел взять в жены такую, которая не отличалась бы красотой и благородством происхождения. Дочь лорда Бемборо он отверг на том основании, что она была не только карликового роста, но и горбунья, а другую молодую леди, сироту из очень благородной семьи в Гемпшире — потому, что лицо ее, как нередко у карликов, было сморщенное и отталкивающее. Наконец, почти отчаявшись добиться успеха, он услышал из надежного источника о том, что у графа Тицимало, венецианского дворянина, есть дочь, девушка редкостной красоты и великих достоинств, и ростом всего лишь трех футов. Отправившись тот же час в Венецию, он немедленно по прибытии поехал засвидетельствовать графу свое почтение и обнаружил, что тот ютится с женой и пятью детьми в убогом жилище в одном из беднейших кварталов города. Граф находился тогда в столь стесненных обстоятельствах, что (если верить слухам) вел переговоры со странствующей труппой клоунов и акробатов, которые имели несчастье потерять выступавшего с ними карлика, о продаже им своей миниатюрной дочери Филомены. Сэр Геркулес прибыл как раз вовремя, чтобы спасти ее от этой ужасной участи, ибо он был так пленен благородством и красотой Филомены, что к концу третьего дня ухаживания сделал ей формальное предложение, которое она приняла с не меньшей радостью, чем ее отец, получавший в лице английского зятя обильный и неисчерпаемый источник доходов. После скромной свадьбы, на которой одним из свидетелей был английский посол, сэр Геркулес со своей молодой женой вернулся морем в Англию, где они и повели безоблачно счастливую жизнь.