Но им способствовал не столько точный расчет времени, сколько удача. Все усилия турецкий султан Кылыч-Арслан тратил на расширение своих территорий на востоке и отказываться от этих намерений не собирался. Об армии крестоносцев он конечно же знал, но не желал воспринимать ее всерьез. Столкновения с толпой, которую привел с собой Петр, убедили его в том, что западных европейцев нельзя считать реальной угрозой, а то обстоятельство, что Пустынник и сам присоединился к нынешнему походу, еще больше укрепило его в этой мысли. В знак уверенности султан оставил в Никее жену, детей и казну.

Первые дни осады, казалось, стали для крестоносцев добрым предзнаменованием. Хотя единого лидера и не было, принцы и их византийские союзники действовали согласованно, для чего был образован правящий совет, определивший тактику, ни у кого не вызвавшую серьезных возражений. Турецкий гарнизон, который по-прежнему мог получать водным путем (по озеру) припасы, направил султану отчаянное послание, призывая его без промедления вернуться домой. Кылыч-Арслан довольно поздно понял, что просчитался и ринулся с армией назад, но к моменту прибытия боевой дух уже был подорван и достиг опасно низкого уровня.

Мучительное осознание того, до какой степени он недооценил противника, пришло 21 мая 1097 года. В яростной стычке, продолжавшейся большую часть дня, крестоносцы смогли уверенно постоять за себя, а к ночи Кылыч-Арслан бежал в горы, бросив Никею на произвол судьбы вместе с женой и детьми.

К своему восторгу, среди руин лагеря султана крестоносцы обнаружили веревки, которыми Кылыч-Арслан надеялся связывать пленников-христиан, и принялись ими же вязать своих пленников-турок. А чтобы деморализовать гарнизон, стали зашвыривать через стены отрубленные головы убитых врагов.

Однако воины гарнизона проявили куда большую стойкость, нежели их султан. Когда крестоносцы предприняли попытку сокрушить одну из башен, с помощью подкопа устроив колоссальный пожар, турки за одну ночь устранили все повреждения. Проснувшись на следующее утро, крестоносцы увидели перед собой удручающее зрелище – все их труды пошли насмарку. До крестоносцев-принцев стало постепенно доходить, что без подмоги им не обойтись. Еды и воды в гарнизоне хватит на несколько месяцев, а если не перекрыть ему доступ к озеру, то осада может длиться бесконечно. Поэтому, если византийский флот не встанет у никейских ворот, в обозримом будущем крестоносцам сделать с городом ничего не удастся.

К Алексию отправили делегацию, и тот незамедлительно[54] отправил в поход по озеру флотилию, дабы перекрыть Никее доступ к внешнему миру. Через несколько дней назначили общий штурм.

Увидев на озере имперские стяги, турки поняли: дальнейшее сопротивление бесполезно. Вопрос для них теперь заключался только в том, чтобы не допустить полного разрушения города, поэтому они тайком вступили с византийцами в переговоры. В обмен на гарантию сохранения жизни и имущества жителей, а также заверения в том, что ни одного крестоносца в город не допустят, гарнизон сдался императору. Той же ночью имперский отряд впустили через врата со стороны озера, а гарнизон ушел.

Император снова обрел стратегически важнейший город, не нанеся ему ущерба и не слишком настроив против себя турецких соседей. Но каким бы благоразумным ни был такой ход – а ведь именно по этой причине он первым делом и вырвал у принцев клятву, – он укрепил общую уверенность предводителей крестоносцев в том, что византийцы народ скользкий. На следующее утро, в тот самый день, на который был намечен общий штурм, они, проснувшись, с изумлением увидели развевавшийся над городом имперский стяг с изображением орла. Представители Алексия поспешили поблагодарить крестоносцев за помощь и щедро вознаградили принцев, но рядовые солдаты роптали, ощущая, что их обманули. После захвата города им традиционно давалось три дня на его разграбление. В глазах тех, кто победил в осаде, это было главным преимуществом, отказ же от подобного вознаграждения означал, что все усилия по взятию города были напрасны.

Отношение императора к турецким пленникам еще больше повысило напряженность, возникающую при общении с крестоносцами. Придворным чиновникам и богатым гражданам города разрешили заплатить за свою свободу, а жену султана с почетом приняли в Константинополе. Ее поселили в королевском дворце, а потом вместе с детьми без всякого выкупа возвратили супругу.

Для Византии это была мудрая политика. Иметь дело с мусульманскими соседями Алексию предстояло и по окончании крестового похода, поэтому если бы он стал тыкать их носом, напоминая о поражении, это привело бы лишь к ненужному ухудшению отношений с ними. Однако для крестоносцев, прибывших громить врагов Христа, подобное поведение служило еще одним доказательством двуличия греков.

Но, со всеми оговорками и сомнениями, в воздухе все равно витал некоторый дух уверенности. Первое сражение было позади, крестовый поход складывался удачно. Впереди золотым обещанием маячил Иерусалим. Вот как в так называемом приступе оптимизма написал жене Стефан де Блуа, один из второстепенных лидеров похода: «Через пять недель мы будем в Иерусалиме, если, конечно, не задержимся в Антиохии».

Из Никеи в Иерусалим вели две дороги: одна – вдоль побережья, вторая, прямая, – сквозь самое сердце опаленной солнцем пустыни. Алексий советовал крестоносцам двигаться по берегу, чтобы имперский флот мог без труда пополнять припасы, но в глубь территории, по пустыне, было быстрее. Итак, через неделю после падения Никеи крестоносцы отправились в путь. Совет византийцев отвергли, посчитав, что экспедиция уже и без того затянулась, и приняли решение разделиться на две части.

В вопросе, кому командовать, со временем остались только два кандидата – Боэмунд и Раймонд де Тулуз. Первый прекрасно ладил с византийскими проводниками и опасался, что в пути им не удастся найти достаточного количества припасов, поэтому предложил разделиться. Раймонд, которого порядком бесил этот кичливый задавака, с превеликой радостью согласился.

Примерно день две колонны прошагали порознь, в подчеркнуто небрежной манере, не утруждая себя попытками поддерживать друг с другом связь. Но удача, опять же, была на их стороне. Кылыч-Арслан, не на шутку обеспокоенный потерей столицы, в это время перестраивал армию и заключал договоры для борьбы с новой угрозой. Зная, какой дорогой пошли крестоносцы, он тщательно подготовил засаду и атаковал Боэмунда, полагая, что в его ловушку попались все крестоносцы.

Избежать сокрушительной катастрофы удалось лишь благодаря сообразительности Боэмунда. Пока рыцари спешивались, чтобы встать вокруг него кольцом и защитить, он отправил гонцов, наказав им отыскать группировку Раймонда. О том, где искать вторую половину армии, у тех было лишь самое смутное представление, однако пять часов спустя им все же удалось ее найти. Турки тем временем так и не смогли добиться значительного прогресса. Несмотря на огромное численное превосходство, преодолевать сопротивление облаченных в доспехи рыцарей им удавалось с большим трудом. Армия Арслана в основном состояла из легковооруженных лучников. Кроме небольшого отряда крестоносцев, получивших опрометчивый приказ перейти в контрнаступление, войско Боэмунда успешно противостояло соблазну нарушить строй, что привело бы его к гибели.