Годфри дошел до Константинополя в самом скверном расположении духа. Он поклялся помочь христианским братьям на Востоке, совершив жест, повлекший за собой значительные личные жертвы, но на каждом шагу сталкивался исключительно с подозрительностью и враждебностью. И здесь, у врат имперской столицы, наблюдал то же самое отношение. Хотя армия Гуго уже переправилась через Босфор, сведения об оскорбительной клятве, которую того потребовали принести, до него все же дошли, поэтому, когда представители императора пригласили его во дворец, он в гневе отказался.

В ответ Алексий поставил Годфри в известность о том, что обеспечит ему переправу только после того, как он поклянется вернуть империи все отвоеванные римские земли. А когда принц уперся, еще больше усилил давление, лишив его доступа к имперским рынкам. Это стало последней каплей. До Годфри уже дошел нелепый слух, что Гуго будто бы сначала бросили в византийскую тюрьму и держали там до тех пор, пока он не согласится дать требуемую клятву, – и вот теперь он получил прямое доказательство императорского коварства. Принц в ярости прошелся по окрестным деревням, разграбив предместья Константинополя.

Алексий осознал, что слишком надавил на Годфри, и тут же возобновил крестоносцам доступ к припасам. Гуго тайно послали в лагерь Годфри для убеждения в том, что ни в какой тюрьме он на самом деле не сидел и никаким иным образом дурному обращению не подвергался. Свои рейды Годфри остановил, но остался глух ко всем просьбам Гуго принести клятву. Будучи себе на уме, в своих действиях он проявил немалую сдержанность и не поддался запугиванию со стороны императора. Если для Гуго приползти к Алексию было совсем не страшно, то его самого слепили совсем из другого теста[44].

Годфри три недели отказывался принести присягу, но император не выказывал ни малейших намерений смягчить требования. Обстановка в лагере крестоносцев все больше накалялась, по мере того как рыцари, которым ради освобождения Иерусалима пришлось очень многим пожертвовать, все больше задавались вопросом, почему бы им попросту не выступить в поход. Годфри явно надо было заставить Алексия форсировать события.

На этот раз его угроза применить силу обернулась катастрофой. На подходе были другие армии крестоносцев, и Алексий не мог позволить им примкнуть к Годфри, тем самым укрепив позиции непокорного принца. Он послал имперскую армию, которая дала крестоносцам суровый отпор. Урок герцог усвоил. Когда явившиеся в лагерь посланцы императора еще раз вежливо пригласили его во дворец, Годфри – надлежащим образом смиренный – согласился. За каких-то пару дней он без особой охоты принес клятву, после чего его вместе с людьми переправили на другой берег Босфора, где он соединился с армией Гуго.

У Алексия были веские причины проявить к Годфри не такой дипломатичный подход, как к Гуго. Его разведчики, наблюдавшие за неустанным продвижением двух оставшихся армий крестоносцев, сообщили о приближении норманнского авантюриста Боэмунда в сопровождении крупной армии.

Эта новость встревожила бы любого благоразумного лидера. Из всех великих принцев-крестоносцев Боэмунд, князь Тарантский, с одной стороны слыл самым амбициозным, с другой – больше всех пугал. Немного ссутулившись к сорока годам, он оставался белокурым гигантом, напоминая своими внушительными габаритами предков-викингов, завоевавших когда-то Нормандию[45]. Его отец, Роберт Гвискар, был одним из самых успешных в истории авантюристов[46], а Боэмунд в полной мере унаследовал его тягу к приключениям. Даже враги, и те находили в нем некую притягательность. Дочь императора Анна, которой на момент встречи с Боэмундом было четырнадцать лет, называла его ужасным, но при этом признавала, что он представлял собой «чудо, от которого было глаз не оторвать».

Мало того что такой человек во главе армии мог доставить немало хлопот, так у императора еще и были личные причины опасаться его появления. Византийская империя близко знала семью Боэмунда. В 1071 году его отец Роберт отнял у Византии город Бари, последний плацдарм империи в Италии. Десять лет спустя Роберт, на сей раз с двадцатисемилетним Боэмундом, опустошительным вихрем пронесся через Балканы и вторгся в империю. Алексий сам получил в бою ранение и своими глазами видел, как тяжелая кавалерия норманнов раздавила три имперские армии. Полагая, что император повержен, норманны начали строить планы, как усадить на трон Боэмунда. Положение Алексия спасли лишь сообразительность плюс, в ряде случаев, тонко организованный подкуп.

Через три года Боэмунд предпринял еще одну попытку, собрав армию побольше, но, к счастью для Алексия, ряды норманнского войска поразила чума, убившая Роберта до того, как эта парочка смогла причинить еще больше вреда. Благодаря политическим маневрам его коварной жены Боэмунд не получил ни гроша наследства, поэтому в последующие несколько лет пытался восстановить свое состояние.

Даже его современники ничуть не сомневались, что к этому крестовому походу Боэмунд присоединился отнюдь не из религиозных соображений[47]. Перспектив на юге Италии у него не осталось никаких – могущественный дядюшка князя отнюдь не желал, дабы тот со временем превратился в его соперника. Паломники, искавшие морской путь в Константинополь, сообщили ему о крестовом походе в тот самый момент, когда он – без всякой охоты и в угоду тому самому дядюшке – взял в кольцо осады один из городов на Амальфитанском побережье. Боэмунд быстро сообразил, что ему представилась изумительная возможность как заполучить на Востоке королевство, так и досадить дядюшке. Он без промедления выразил намерение выступить в Иерусалим, забрав с собой такое количество солдат, что осаду пришлось снять.

Хотя решение принять участие в крестовом походе он принимал, дабы просто не упустить случай, это совершенно не помешало ему все тщательно спланировать. Вместе с племянником Танкредом и не очень большой, зато хорошо вооруженной армией Боэмунд вышел в море из порта Бари и по самому короткому маршруту пересек Адриатическое море. Затем высадился в нескольких местах Далматинского побережья, чтобы чрезмерно не обременять местных поставщиков провианта, и стал ждать традиционного разрешения пройти по территории империи.