Сказала, успела! Клодин глубоко вздохнула, услышала голос Томми:

— Я понял, я все сделаю… Не бойся, все будет хорошо, ты…

Мужчина в свитере выдернул из ее руки телефон.

— Хватит, дома намилуетесь! Через два часа, понятно? — и нажал кнопку отбоя.

Прищурился, глядя на Клодин.

— Интересно, как это ты собираешься «Бушмилс» рекламировать? По-моему, на ирландку ты совершенно не тянешь!

— При чем тут ирландки?! Я буду русалкой! — гордо выпрямилась она.

Из дневника Клодин Конвей: «Почему-то вблизи нож куда более жуткое впечатление производит, чем пистолет…»

Сумку ей отдали. А также косметичку, носовой платок и записную книжку — вещи, в данной ситуации совершенно бесполезные. И — препроводили обратно в камеру, то есть в комнату, где она провела ночь. Проходя по галерее, Клодин заартачилась:

— Ой, мне в туалет надо!..

— Иди-иди, — подтолкнул ее в спину мужчина в зеленой куртке. На сей раз сопровождал Клодин только он — очевидно, похитители уверились в ее полной безобидности. Впихнул ее в комнату и щелкнул ключом в замке.

Не то чтобы ей так уж сильно Хотелось в уборную, но вспомнился фильм, где героиня сбежала от преследователей через окно в туалете. Подумала: а вдруг?!..

Не прошло и минуты, как в замке снова лязгнул ключ.

— Вот тебе уборная! — мужчина швырнул в комнату ржавое и мятое железное ведро. Где только он такой раритет откопал? Она уже сто лет не видела железных ведер, только пластмассовые.

Ведро Клодин пинком ноги, чтобы лишний раз не прикасаться к нему, загнала в угол, снова вывернула пальто, сложила и уселась на него, обхватив руками колени.

Ирландцы! Захватившие ее люди — ирландцы, вот что она пыталась дать понять Томми, упомянув ирландское виски. Догадается ли он?

Должен, обязан сообразить — тем более, уж он-то отлично знает, что в рекламе «Бушмилс» она снялась еще полгода назад, они тогда вместе смеялись над тем, как нелепо на фотографии смотрелась русалка с бутылкой в руке…

Хотя с другой стороны — ну, ирландцы, ну и что? Чем это ему поможет?

Почему-то не было даже особо страшно. Хотя главарь угрожал, но как-то очень уж неубедительно, простенько и побитовому это выглядело.

Нет, конечно, Клодин сказала себе: «Меня могут убить…», даже картина представилась: она — в гробу, в белом… нет, лучше в кремовом платье. Гроб внутри обит вишневым атласом; у изголовья — Томми, в черном костюме и с унылой физиономией (вот когда он пожалеет, что только о работе своей и думал!).

Только почему-то получалось, что рядом упорно мелькала лисья мордочка Арлетт, а все вместе смахивало на рекламу похоронного бюро или, особенно если добавить еще какую-нибудь «артистическую» деталь вроде летучей мыши под потолком — на кадр из фильма про вампиров.

Наверное, ей сейчас полагалось лихорадочно обдумывать какие-то способы помочь Томми, или думать о чем-то возвышенном — или, наоборот, рыдать и дрожать от страха.

Но думать о возвышенном получалось не очень. Мысли все время отвлекались на что-то постороннее — например, на фасон пресловутого кремового платья.

В окно светило солнце, было уже не так холодно, как ночью, и хотелось спать. Еще хотелось, чтобы скорее приехал Томми. Почему-то не оставляло ощущение, что стоит ему приехать — и все сразу станет на место.

Как? Неважно. Он что-нибудь придумает, обязательно придумает!

Но одно было ясно: он не привезет Арлетт. Если бы привез — это был бы не он. И не сказать полиции… нет, на это он тоже, скорее всего, не пойдет.

А вообще — зачем им, этим людям, так нужна Арлетт — семнадцатилетняя кокетливая стервочка? Настолько нужна, что они даже готовы похитить другого человека?

Наверное, затем же, зачем и контрразведке: она что-то знает — что-то, связанное с делами ее отца. Томми говорил, что Лебо работал на них…

«Меня могут убить…»

Повторяй-не повторяй, страшно не становилось, лишь противно — в основном, когда перед мысленным взором в очередной раз возникала Арлетт. Куда приятнее было думать о том, как они с Томми будут праздновать годовщину свадьбы — всего через месяц.

Она наденет светло-зеленое платье, расшитое золотистым жемчугом, с широкими, «летящими» рукавами. И — топазы, конечно же, топазы — серьги и ожерелье из топазов, которые так подходят к ее глазам.

Это будет первая годовщина их свадьбы… Это все будет, будет! Будет…

Только бы пережить этот день, только бы все закончилось хорошо!

Пришли за ней даже раньше, чем через два часа.

Когда в замке заскрежетал ключ, Клодин обрадовалась — наконец-то! — и вскочила, не дожидаясь, пока прикажут.

— Пойдем, — равнодушно бросил тип в зеленой куртке. Теперь его лицо было закрыто черным чулком — черты сквозь него были почти не различимы.

Они спустились вниз, и Клодин с надеждой обвела глазами цех. Но, как выяснилось, радоваться было рано. Она потребовалась не потому, что Томми уже приехал — а потому, что к его приезду готовили «мизансцену». С ее участием.

Посреди цеха стоял стул. Ей велели сесть на него и пристегнули ремнем к спинке — ремень проходил под грудью и выше локтей; не особо давил, но застегнут был где-то сзади, так что даже если бы ее оставили одну, самой отвязаться было невозможно.

После этого на нее перестали обращать внимание — ходили взад-вперед, переговаривались на незнакомом языке; выходили на улицу и вновь возвращались…

За прошедшие полтора часа похитители успели экипироваться. Не было больше разнокалиберных карнавальных масок — лица у всех закрывали одинаковые черные нейлоновые чулки (выглядело это, признаться, жутковато). Кроме главаря — тот надел вязаную маску с прорезями для глаз и рта.

Несмотря на черные безликие и безволосые головы-колобашки, отличить их одного от другого труда не составляло по одежде и ботинкам. Правда, особо пристально разглядывать похитителей Клодин не решалась — в основном она смотрела на дверь. Точнее, на распахнутую створку железных ворот, откуда должен был появиться Томми.

Парень в черном пальто, тот самый, пару раз мелькнул где-то сбоку. У Клодин было ощущение, что он специально держится поодаль — не хочет попадаться ей на глаза.

Даже когда главарь в свитере с ромбиками позвал его — подошел не сразу и как-то бочком; по пути трусовато зыркнул на нее глазами. Клодин сделала вид, что разглядывает собственные ногти, но краем глаза видела, как он сказал главарю несколько слов, махнул рукой в сторону двери — тот кивнул, и парень поспешно вышел. Через четверть минуты с улицы донесся шум отъезжающей машины.

Главарь направился к Клодин; остановился перед ней и позвал кого-то, стоявшего за ее спиной.