Такое место вскоре нашлось, им оказалась большая строительная площадка, на которой сломали дом, но строить пока ничего не начали. Расположившись на развалинах, мы откупорили бутылки.

Пили прямо из горла. Было весело и интересно: все-таки среди нас было два ведущих журналиста, известные музыканты, три высокообразованные интеллигентные еврейские девушки и наш фотограф, который оказался сыном телевизионного режиссера. Музыканты расчехлили гитары, начали играть, Никита беспрерывно щелкал аппаратом, вино лилось рекой, панки скрутили косячок и пустили по кругу. Солнышко светило, небо было голубым и высоким-превысоким, на душе сделалось весело, легко и свободно. Я была счастлива; даже непонятные отношения с Громовым не могли испортить эту минуту.

Вдруг завыли милицейские сирены. Раздался крик.

— Менты! Соседи вызвали ментов! Разбегаемся по одному!

Последнее указание было излишним. Опытные рокеры, закаленные многолетней травлей в неритмичной советской стране, конечно же, знали, что убегать надо поодиночке, тогда, даже если менты поймают тебя где-нибудь на соседних улицах, они не смогут доказать, что ты — один из преследуемой компании. Все бросились врассыпную. Я, поддавшись общей панике, тоже куда-то понеслась, не разбирая дороги. Обернувшись, я увидела, что Громов и Бурляев, как люди с документами и какими-то журналистскими справками и удостоверениями, идут принимать огонь на себя: им надо было потянуть время, чтобы остальные могли убежать подальше и спрятаться. Громов, правда, с трудом держался на ногах, но Бурляев был ничего, шел довольно твердо.

Я выбежала в какой-то двор и заметалась в поисках убежища — в моем прикиде и без паспорта мне было бы несдобровать, если б меня поймали.

— Иди сюда, — позвал мужской голос.

Я оглянулась и никого не увидела.

— Я здесь. Ну же, посмотри налево.

Повернулась и увидела, что Никита-фотограф высовывает голову из мусорного бака.

— Иди сюда. Он пустой, не бойся. Скорей, они сейчас будут здесь!

— Но почему в мусорке? Можно в подъезде спрятаться, — сказала я, все еще не освоившись с мыслью, что надо лезть в мусорный бак.

— Все гребаные подъезды с кодом, я пробовал. Лезь скорее, я тебе помогу.

Когда я уже почти перелезла через бортик, звук сирены стал приближаться. Едва мы успели закрыться крышкой, ментовский «газик» въехал во двор. Мы сидели на корточках, вдавившись друг в друга, и боялись даже дышать. Я молилась, чтобы кто-то из жильцов не настучал, где мы прячемся.

— Кажется, уехали, — еле выдохнул Никита. — Я проверю. Извини, я попробую приподняться.

Он совсем чуть-чуть приподнял крышку и осмотрелся.

— Никого нет, но, может быть, это засада. Надо посидеть еще хотя бы минут двадцать, — как опытный шпион распорядился мой спаситель.

Но вонь внутри бака была настолько невыносимой, что уже через пять минут мы выскочили оттуда как ошпаренные.

— Если они нас сейчас поймают, то мы скажем, что просто пришли на концерт и заблудились. Ты только сними шляпку свою и очки и волосы как-то пригладь, а то заберут, — продолжал руководить операцией Никита.

Он был одет обычно: джинсы, рубашка с закатанными рукавами, кроссовки. Но несмотря на это, он обращал на себя внимание, поскольку был красив, как кинозвезда. Никогда в жизни я не встречала такого красивого парня; Никита напоминал молодого Пола Ньюмана, только с длинными светлыми волосами, ниспадающими на лицо.

Сидение в мусорном баке каким-то образом сблизило нас: хотя мы были знакомы всего несколько часов, ощущение было такое, что мы знаем друг друга сто лет.

Постепенно мы начали встречать других участников нашей компании. В конце концов собрались все вместе. Выяснилось, что троих человек все-таки арестовали — одного музыканта и двух панков. Их всех отвезли в пятое отделение, знаменитое своим жестоким обращением с неформалами. Всей гурьбой мы отправились их выручать. У музыканта из группы документов с собой не оказалось, но к отделению приехал кто-то из группы с его паспортом. Бурляев занимал официальный пост в ленинградском рок-клубе, поэтому он пошел вместе с Громовым вызволять героя рок-подполья. Его-то вытащить удалось, а вот прибившихся панков не отдали: документов у них не было, а мы даже не знали, как их зовут.

Потом, расположившись на Арбате, стали решать, что делать дальше, кто где будет ночевать, и вдруг обнаружили, что Громов исчез.

Народ разошелся в разные стороны и стал его выкликать, недоумевая, куда он мог подеваться. Гадали: а вдруг менты пошли за нами следом и похитили Громова прямо у нас из-под носа?

Я особо не парилась — знала, как он умеет исчезать, когда ему нужно. Завернул за угол, спустился в метро — и ищи ветра в поле. Тут Никита предложил всем поехать к нему, смотрел, он, правда, только на меня.

— Но предупреждаю, жрать нечего.

Часть народа решила поехать к нему, включая питерских Женьку с Аней. Остальные во главе с Бурляевым остались искать Громова. Я колебалась. Весь день Громов со мной практически не разговаривал, не смотрел на меня. Он всегда держался в присутствии людей так, как будто мы с ним просто знакомые, но сегодня он даже не дал мне объясниться с ним. «Я ему совсем не интересна. Он меня не замечает. Все, не буду больше за ним бегать. Баста, карапузики. В конце концов, у меня есть гордость», — решила я и поехала к Никите.

У Никиты на самом деле была большая трехкомнатная квартира. Гостиная и две комнаты: его и мамина спальня. Сколько нас ни было, разместились мы по-королевски, никому даже не надо было спать на полу. Мы набились на кухню и смели все, что нашлось в холодильнике и на полках в шкафу. Нашлось, правда, как Никита и предупреждал, немного. Его мать жила на даче, и в доме было шаром покати. Народ поэтому набросился на кусковой рафинированный сахар. Его можно было грызть вприкуску с чаем. Наконец начали укладываться. И Никита, спокойно так, как само собой разумеющееся, сказал мне:

— Так, ты спишь со мной, в гостиной, на диване. Аня и Женя — в моей комнате, еще двое — у мамы, и на кухне на диванчике кто-то может лечь, кто поменьше ростом, а то он короткий, — и ушел давать гостям белье и указания.

И хотя от этих слов в животе у меня образовалась пустота, но я машинально кивнула головой в знак согласия. И почти немедленно запаниковала. Что делать?

Из комнаты вышла Аня.

— Слушай, здесь есть кушетка и довольно широкая кровать, на которой могут лечь двое. Ты предпочитаешь одна на кушетке или с кем-то из нас с Женькой на кровати?

Вот оно, спасение, я уже сделала шаг в сторону комнаты, но тут появился Никита и взял меня за руку.

— Она спит со мной на диване.

Аня почему-то сильно удивилась:

— Да? Ты будешь спать с ним?

Ну что на такое ответить? В конце концов, я взрослый человек и никому ничем не обязана.