Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В своей первой приветственной речи капитан-комендант намекнул, что после войны некоторым из стажирующихся офицеров, возможно, присвоят постоянный воинский чин. Гай представлял себе Ленарда через двенадцать лет таким же волосатым, любезным и разговорчивым, как майор Тиккеридж. Но такое представление он имел лишь до того момента, как познакомился с женой Ленарда.
Чета Ленардов сидела с Сарам-Смитом, обсуждая денежные проблемы.
– Я просто вынужден сейчас быть здесь, – поведал им Сарам-Смит. – Прошлый уик-энд я отправился в город, и это стоило мне больше пятерки. Когда я работал, то тратил такую сумму, не задумываясь. А теперь, в армии, приходится считать каждый пенс.
– А это правда, мистер Краучбек, что после рождества вас всех переведут куда-то? – спросила миссис Ленард.
– Думаю, что правда.
– Куда же это годится? Не успеешь обосноваться на одном месте, как уже нужно переезжать куда-то еще. Я не вижу в этом никакого смысла.
– Чего уж от меня не дождутся, – продолжал Сарам-Смит, – так это того, чтобы я купил планшет. Или этот проклятый устав…
– Говорят, что мы должны будем платить за полевую форму одежды, когда нам выдадут ее. По-моему, это уж чересчур, – сказал Ленард.
– Быть офицером совсем невыгодно, – гнул свое Сарам-Смит. – Тебя то и дело заставляют покупать вещи, совершенно тебе не нужные. Военное министерство так усердно заботится о рядовых чинах, что у него совсем не остается времени для бедных офицеров. Во вчерашний счет за обед мне вписали три шиллинга под графой «концерт». Я спросил, за что должен платить эти деньги, и мне ответили, что это моя доля в оплате угощения артистов из ассоциации зрелищного обслуживания. А между тем я ни на концерте, ни тем более на угощении не был.
– Конечно. Вы этих артистов не звали сюда и вовсе не намеревались угощать их, правда ведь? – спросил Ленард.
– Разумеется. Мне этот концерт совершенно ни к чему, – ответил Сарам-Смит. – К тому же половина угощения наверняка попала в рот кадровых офицеров.
– Тише! – предостерег его Ленард. – Один из них идет к нам.
К ним подошел капитан Сандерс.
– Миссис Ленард, – обратился он к жене Ленарда, – надеюсь, вам известно, что капитан-комендант приглашает вас с супругом на завтрак сегодня?
– Да, мы получили приглашение, – ответила миссис Ленард с кислой миной.
– Чудесно. Мне надо найти еще одного человека. Эпторп не сможет прийти. Вы уже приглашены, Краучбек, правда? А как вы, Сарам-Смит? Уверяю, вы останетесь довольны.
– Это приказ?
– Конечно же нет. Это всего-навсего приглашение, но… от капитан-коменданта.
– О, тогда конечно.
– Мне так и не удалось повидаться с «дядюшкой» Эпторпом сегодня утром, – обратился Сандерс к Гаю. – Как он чувствует себя?
– Ужасно.
– Вчера он, кажется, выпил лишнего. Попал в гольф-клубе в веселую компанию.
– Утром у него был «бечуанский живот». Расстройство желудка.
– Да? Это какое-то новое название.
– Интересно, а как он назвал бы мой животик? – заметила миссис Ленард.
Сарам-Смит громко засмеялся. Капитан Сандерс покинул их и перешел к другой группе офицеров.
– Дейзи, ради бога, веди себя прилично, – взмолился Ленард. – Я рад, что и вы идете на завтрак, «дядюшка». Нам придется осаживать Дейзи, она сегодня в дурном расположении.
– Скажу только, что мне очень хотелось бы, чтобы Джим сам допустил какую-нибудь оплошность. Он играет здесь в солдатики всю неделю, и я почти не вижу его. Уж по воскресным-то дням его могли бы и отпускать. В любом порядочном заведении воскресный день – это день отдыха.
– Наш капитан-комендант, кажется, очень хороший человек.
– Возможно, и хороший, вам лучше знать. Моя тетка Марджи тоже хорошая. Однако не думаю, что ваш капитан-комендант согласится провести с ней хоть один выходной день.
– Не обращайте внимания на Дейзи, – сказал Ленард. – Просто она всегда с нетерпением ждет воскресные дни, поскольку не любит бывать в обществе и встречаться с людьми, особенно теперь, в таком положении.
– По-моему, алебардисты слишком высокого мнения о себе, – сказала миссис Ленард. – В авиации положение иное. Мой брат, подполковник авиации, ведает продовольственным обеспечением. Он говорит, что выполняет обычную работу и что его обязанности даже проще многих других. Вы же не можете забыть, что вы алебардисты, даже в воскресенье. Посмотрите вокруг, и вы убедитесь в этом.
Сарам-Смит бросил взгляд на офицеров и их дам. У большинства на коленях лежали молитвенники и перчатки, в руках были сигареты и бокалы с хересом; отовсюду доносились звонкие и веселые голоса.
– Стоимость выпитого здесь хереса, надо полагать, тоже будет включена в счет за питание, – пробормотал Сарам-Смит. – А сколько, по-вашему, капитан-комендант начислит нам за завтрак?
– Тише, тише! – во второй раз предостерег его Ленард.
– Я хотела бы, чтобы Джим попал в авиацию, – сказала миссис Ленард. – Уверена, что этого можно было бы добиться. В авиации вы всегда на одном месте. Там вы обосновываетесь на какой-нибудь базе и заняты лишь в определенные часы, как будто ходите на работу. Да и люди вокруг хорошие. Разумеется, я не позволила бы Джиму летать. Там ведь очень много такой работы, как у моего брата.
– В военное время быть в аэродромном персонале, конечно, хорошо, – согласился Сарам-Смит. – Но после войны – совсем другое дело. Надо думать и о мирном времени. В бизнесе мирного времени у алебардистов намного больше шансов на успех, чем у аэродромного персонала.
Без пяти час миссис и мисс Грин – жена и дочь капитан-коменданта – поднялись со своих мест и позвали гостей.
– Опаздывать нельзя, – сказала миссис Грин. – На завтраке будет Бен Ритчи-Хук. Он ужасно сердится, когда его вынуждают ждать трапезы.
– По-моему, он ужасен всегда, – заметила мисс Грин.
– Ты не должна так говорить о будущем бригадире алебардистов.
– Это тот человек, о котором ты мне рассказывал? – спросила миссис Ленард, которая выражала свое неодобрение к приглашению тем, что разговаривала только с мужем. – Человек, который сносит людям головы?
– Да. Он всегда кажется сердитым.
– Мы все очень любим его, – сказала миссис Грин.
– Я слышал о нем, – сказал Сарам-Смит таким тоном, как будто быть известным ему означает кроме прочего и что-то дурное, то же, например, что быть известным полиции.
Гай тоже слышал о Ритчи-Хуке довольно часто. Это был знаменитый enfant terrible[12]первой мировой войны; самый молодой командир роты в истории корпуса алебардистов, наиболее медленно продвигавшийся по иерархической лестнице; имеющий много ранений, много наград, представленный к награждению крестом Виктории; дважды судимый военным трибуналом за неподчинение приказам в боевой обстановке; дважды признанный невиновным вследствие замечательных успехов, достигнутых им в ходе самостоятельных действий; мастерски владеющий шанцевым инструментом; если подчиненные приносили в качестве трофеев каски, то Ритчи-Хук однажды возвратился из рейда по ничейной территории, держа в каждой руке по истекающей кровью голове немецких часовых. Мирные годы были для него годами непрекращающихся конфликтов. В каком бы месте, от графства Корк до Мато-Гроссо, ни появлялись кровь и пороховой дым, там неизменно оказывался и Ритчи-Хук; Последнее время он колесил по Палестине и бросал ручные гранаты во дворы домов инакомыслящих арабов. Это лишь небольшая доля того, что Гай слышал о Ритчи-Хуке в офицерском собрании.