Стас баюкал сломанные пальцы, неудачно выставленные при падении. На правой – пострадавшей – руке было два пальца, два и осталось, но теперь они распухли и стали зелено-синими. Чтобы унять боль, Стас шептал заклинание Безымянных Предков:

А когда я тебя обниму,

Наши тени сольются в одну,

Упадут на асфальт и поймут —

Мягче пуха следы босых ног…

Заговор помогал слабо. Вообще не помогал! Пальцы болели. Любое движение, отдаваясь в фалангах, перекатывалось через кисть в предплечье и локтевой сустав. Нет сил терпеть! Закричать бы, заругаться до хрипа в горле! А нельзя. Надо держать темп, не путать строфы и связывать рифмы в песню.

Мягче пуха… мягче…

Боль-таракан спряталась в укромную щелку подсознания. Но испугать боль – это даже не начало, это самообман: и дышать вроде легче, и вообще. Но если все так и оставить, боль вернется и ударит с новой силой. Стас снял кожаную сумку – простую, без вышивки и побрякушек. Иглы дикобразов и волосы врагов хороши перед девушками красоваться, но в походе они ни к чему. Сокол расстегнул узкий ремень разгрузки, в карманах которой лежали амулеты и мешочки с лечебными травами, сушеным мясом, ягодами и грибами. Нехотя снял с шеи перевязь из головок чеснока, призванную отгонять злых духов и оберегать язык от болячек и типунов. Звякнуло медвежьими клыками ожерелье, что отец дал в дальнюю дорогу. Клыки те помогают воину в бою, наполняя сердце бесстрашием. Стас не хотел брать, но отец сказал: «А вдруг встретишься с Обожженными Бедрами?» Старый Сокол аккуратно положил подарок отца на мешочки. Это правильная привычка – все делать аккуратно.

Куртку и штаны Стас расстелил на ступеньках, чтоб просохли. К тому же обряд надобно в голом виде производить. Рубаха, чехол от мачете и набедренная повязка тоже отправились на просушку. А заодно и мокасины с портянками.

Прохладно в подъезде, но ритуал должен соблюдаться неукоснительно.

Воин така обнажен. Лишь на груди, среди черных завитков, висит на шнуре глиняный флакон с целебной мазью.

Флакон удобно лег в ладонь. Прокусив воск, Стас зубами выдернул пробку. Вязкая мазь, пахнущая мятой и подгоревшим козьим молоком, потекла на сломанные пальцы. Флакон дала Светлая Ночь. Спасибо, мама! Бормоча заговоры, Старый Сокол занялся врачеванием.

…и когда я тебя обниму…

В одном из мешочков он нашел льняной бинт – тонкую длинную полоску ткани, которой крепко обмотал поврежденные фаланги.

…наши тени сольются в одну…

Юный воин сел на ступеньки. Он дрожал то ли от холода, то ли от страха: пустое здание – пристанище духов мертвого народа. Эти призраки до сих пор включают в доме така лифты и запускают воду в сливные бачки. Но в родном доме каждый угол обвязан охранными заклятьями – нечисть туда не проникнет, минное семя не попадет. А строение, затерянное в междутропье, – это совсем другое дело!

Проверив содержимое мешочков, Стас нашел жестяную банку с барсучьим жиром, смешанным с кизилом и корнем петрушки. Если натереться этой дрянью, то кислотные ожоги будут не страшны. Вскоре торс юноши заблестел во вспышках молний: зеленоватые татуировки, бугры мышц, шрамы…

Оделся. Спустился туда, где к ступенькам подступил ядовитый поток. Отвесные струи ливня соединяли небо с междутропьем. Как бы Стас ни опасался призраков, но в дождь он не пойдет, даже если бесплотные духи нападут на него и будут грызть живьем. Ибо промокнуть – значит умереть.

Почтовые ящики – бледно-голубые коробки из металла – крепко привинчены к стене. На деревянных перилах нет и намека на гниль. Заброшенный дом простоит еще не один десяток зим.

На резиновом коврике, свернувшись и спрятав под лапу обожженный кислотой нос, лежал Рекс. Испуганный и жалкий, он заскулил, когда Сокол погладил его по загривку. Вместе они поднялись этажом выше.

– Есть тут кто?

Стены молчали, лестничные площадки не желали разговаривать с воином така.

– Ау, отзовись!

Квартирные проемы. Двери, двери, двери – обитые дерматином, металлические, фанерные, с замками и без, провалившиеся внутрь и стойко охраняющие санузлы, мебель и бытовую технику.

Надо переждать непогоду.

Стас ударил плечом в хлипкую с виду дверь – та провалилась в тесную прихожую. Открытые квартиры его не прельстили – мало ли, вдруг там уже обосновался медведь или тигр? И вот Сокол внутри. Одинокий табурет, запыленная люстра, треснувшее зеркало. Рекс тут же запрыгнул на кровать и вцепился клыками в подушку – по комнате полетели перья. Носком мокасина Стас тронул пластиковую хлебницу, что валялась на линолеуме. Все как везде, все как в сотне других заброшенных домов. Вот только на кухне…

Там Сокол нежданно-негаданно обнаружил холодильник.

Самый настоящий! Да-да, холодильник! Живой!

Мощный белый параллелепипед с резиновыми прокладками на дверце. Слово-то какое – «параллелепипед»! Не зря Уголь Медведя заставлял зубрить, казалось бы, никому не нужные теоремы – заклинания древних. А вот и пригодились. Так что век живи – век учись!

Раньше Старый Сокол никогда не видел холодильника, но именно так он и должен выглядеть. Здоровыми пальцами Стас ущипнул себя за бедро – холодильник не исчез, стоит себе между газовой плитой и рукомойником, бежать не собирается. Да и не слышал Стас, чтобы холодильники от людей бегали. Старцы сказывали, что холодильники и така всегда жили в мире.

Значит, легенды не врут. Надо же!

Сокол подкрался к параллелепипеду и трижды поклонился, положив мачете на пол и подняв руки. Так воин продемонстрировал свои добрые намерения.

Он сказал:

– Я не желаю тебе зла. Я пришел с миром!

Холодильник ответил рыком и задребезжал, заставив Стаса отскочить.

– Я не причиню тебе зла! Я пришел с миром! Разреши заглянуть в твою утробу, позволь насладиться прекрасным зрелищем!

Сердце бешено колотилось, зуб на зуб не попадал, в ушах стоял гул. Стас коснулся резиновых прокладок, соединяющих дверцу – рот холодильника! – с телом-параллелепипедом.

Чуть ли не теряя сознание, он потянул ручку на себя – и ослеп от яркого света, вырвавшегося из глубин металлического чрева.

Низ живота словно обожгло кипятком. Сдвинув ноги, Сокол засеменил к окну. Сквозь занавески, поеденные молью, пробивались вспышки молний. Свет из пасти холодильника просто ужасал. Наверное, полжизни Стас потратил на то, чтобы восстановить дыхание. Он спустил штаны до колен – на ржавую батарею отопления брызнула желтоватая струя.

Натянув штаны, заставил себя вернуться к недовольно вибрирующему холодильнику, который, стоило только подойти поближе, вдруг запищал. По лицу Старого Сокола скатилась капля пота.

Он сел на колени у распахнутого чрева и, прищурившись, сунул здоровую руку внутрь, туда, где на алюминиевой решетке лежали три консервные банки. Кисть неожиданно обдало холодом. Стас схватил первую попавшуюся банку и отпрянул.