каждого учащегося в вашей школе», — обещал непохожий внешне на сказочного героя премьер» — подчеркивается нацеленность главы правительства на конкретные нужды россиян;

— «Путин-Таврический!» — восторженное, произнесено А. Прохановым по поводу возвращения Крыма в состав России (ТВ, Россия 1. Воскресный вечер с Владимиром Соловьевым. Экстренный выпуск. 14.03.14) — аналогия с выдающимся российским государственным деятелем Г.А. Потемкиным (Потемкиным-Таврическим), руководившим в 1783 году присоединением к России Крыма (Таврии) и получившим от Екатерины Второй после ее поездки в Крым в 1787 году почетное прозвище Потемкин-Таврический.

ж) эпизодические обозначения по отчеству. Употребление их в СМИ — одна из вербальных форм бесцеремонного «вторжения» в эмоциональное приватное пространство другого лица, то есть грубое нарушение норм речевого этикета. См., например: «Правительство Вольфовича: За кем из соколов Жириновского полетит страна» (загол. и подзагол., Нов. газ., 17.06–20.06.03). Так говорят только о тех, с кем объединяют давние и очень близкие отношения. В этом случае шутливость и напускная развязность номинации может оказаться формой прикрытия дружеской симпатии. Эпизодические факты называния по отчеству в авторском повествовании в СМИ связаны в основном с использованием несобственно авторской речи — включением в авторский текст слов и словосочетаний, принадлежащих какому-либо лицу и отражающих его оценочную и эмоциональную точку зрения [Успенский 1995: 15; 27]. Именно так употребляется отчество Степаныч (о Викторе Степановиче Черномырдине) в телевизионном документальном фильме «Удар властью.

Герои дефолта» (ТВЦ, 2015 г.). Текст за кадром: «В марте 1998 года президент отправил в отставку Виктора Черномырдина. Для Степаныча это невероятный удар. Он честно и много работал, никогда не претендовал на трон…Ельцин назначает и.о. премьера Сергея Кириенко. И все вздыхают: «Ну, это не Степаныч, не тот коленкор». И далее: «К концу августа каждый житель России окончательно теряет доверие к власти….Чтобы удержаться в президентском кресле, Ельцин обвиняет во всем правительство и отправляет кабинет министров в отставку. Оставшись без опоры, зовет назад Черномырдина. Степаныч забывает обиду и снова подставляет крепкое плечо». Употребленное в качестве номинации отчество, с разговорной эллиптизацией предпоследнего слога, отражает, по-видимому, особенности словоупотребления Б.Н. Ельцина и стиль его речи в целом, а также стиль его общения с B.C. Черномырдиным (установка на непринужденную разговорность, видимость дружелюбия, отсутствия дистанции).

з) в политическом дискурсе продолжен ряд политических обозначений-характеристик, произведенных от имен собственных по уже существующим моделям с обыгрыванием оценочности или тех ассоциативных связей, которые присуши словам этой модели: путинизм — о проводимой В.В. Путиным политике — насмешливо-неодобрительное (в философских и политических текстах суффиксальные дериваты от имен собственных: марксизм, ленинизм, троцкизм и т. д. обозначают состоявшееся, описанное в историко-философской науке учение); ассоциируется с до сих пор негативно-оценочным сталинизм; неодобрительность усиливается другими оценочными средствами в контексте, например: «Тот язык, который сложился в эпоху высокого путинизма, устарел…» (радио РСН, 30.06.12 — Кирилл Мартынов, главный редактор общественно-политического проекта «Мнение RU»). См. также: зурабовщина (неодобрительное, презрительное; ср.: сталинщина, аракчеевщина) — о реформах по монетизации льгот, проводимых в 2005 году тогдашним министром здравоохранения и социального развития М.Ю. Зурабовым; чуровщина («вирус чуровщины», неодобрительное) — о деятельности Председателя Центризбиркома В.Е. Чурова: о якобы допущенных правонарушениях при подсчете голосов на выборах 2011–2012 гг. и нек. др.

Воздействующий результат. Отношение массовой аудитории к тому, чье имя стало базой для многочисленных образований и шутливых обыгрываний, может строиться в двух — диаметрально противоположных — направлениях.

Первое: читатель начинает воспринимать известного государственного или политического деятеля как «своего» (право на шутливость — один из сигналов в оппозиции «свой/чужой»). А это способствует формированию позитивного образа власти. Иногда сам политик использует такие креативные возможности имени собственного. Например, на упомянутой выше выставке, организованной во время проведения XXVI съезда ЛДПР, рядом с товарами, называющимися именем лидера партии, в фойе были расставлены картонные, во весь рост, фигуры — изображения В.В. Жириновского, около которых можно было встать и сфотографироваться (сигнал: «такой же, как я»). Однако сразу отметим, что даже дружелюбная шутливость возможна далеко не во всех видах СМИ, а только в печатных (газетах и журналах) и в публикациях Интернета, то есть в тех массмедийных материалах, которые имеют письменную форму. Немыслимо представить, чтобы журналист во время интервью, беседы с представителем власти, обратился к нему с вопросом: «А скажите, ДАМ, что Вы думаете?..». Второе (и такой риск велик): право свободно распоряжаться чужим именем (вспомним: имя — форма обладания), особенно именем того, кто от тебя весьма далек в социальной иерархии, может быть воспринято недовоспитанной и просто невоспитанной частью аудитории как повод для насмешливого отношения к данной личности вообще. За счет этого можно сформировать представление о слабой власти, такой, над которой можно и безнаказанно позубоскалить.

2.2. Деиндивидуализация и деперсонификация в политическом дискурсе

В лингвостилистке и теории литературы хорошо изучены такие явления, как персонификация (или олицетворение), т. е. «приписывание неодушевленным предметам или абстрактным идеям человеческих действий или качеств» [Борев, 2003, с. 282], и индивидуализация — акцентирование индивидуальных, специфических характеристик названного объекта. Можно, однако, говорить о существовании и обратных явлений — деперсонификации и деиндивидуализации. Отдельные замечания о них встречаются в некоторых научных работах, но в целом эти явления не определены и не изучены. Между тем они занимают свое место в наборе лингвостилистических характеристик политического и массмедийного дискурсов и играют важную роль в конструировании образа власти.

Деперсонификацией назовем наделение лиц, людей свойствами неживого. При деперсонификации в лексическое значении слова-наименования актуализируются семы 'не-лицо', 'не-живое:

— аппарат (управленческий аппарат): «1. Прибор, устройство для выполнения какой-либо определенной работы… 4. Совокупность сотрудников учреждения, организации, какой-либо области управления; штат» [Большой толковый словарь русского языка: 44];

— номенклатура: «1….Перечень или совокупность названий, терминов и т. п., употребляемых в какой-либо области науки, производства и т. п… 2. собир. Офиц. Номенклатурные работники или списки номенклатурных должностей. Засилье, власть номенклатуры» [там же: 655 ].

В результате актуализации семы 'не-живое' происходит затушевывание, иногда полное отъятие тех черт, которые присущи персоне, живому существу.

При деиндивидуализации обозначение, сохраняя в качестве основной сему 'человек', не содержит никаких компонентов, указывающих на индивидуальные свойства того, кто назван, и фактически обретает созначение неопределенности ('какой-то человек'). Некоторые из давно принятых в языке безобразных наименований людей фактически приводят к деиндивидуализации. Прежде всего это такие переносные обозначения, как лицо (синекдохическое значение зафиксировано еще в XI в [Словарь русского языка XI–XVII вв., вып.8, 1981: 254]), персона. Оба существительных несут в себе сему неопределенности, т. к. в них отсутствует личностная идентификация: лицо, персона — это некто, чьи индивидуальные черты необязательно знать или указывать. Смысловая структура подобных обозначений предельно проста: они лишь вычленяют названного в данном фрагменте действительности (сема 'человек') и,