значении указывают на местонахождение руководства страны: Москва, Кремль, Белый дом (они, по-видимому, распространились под влиянием западных СМИ): «В поисках неопасной оппозиции: Кремль занялся созданием сильной либеральной партии, поскольку сами правые сплотиться не смогли» (загол. и подзагол., Моск. нов., 01–07.12.2006, № 46); «Но также очевидно, что Москве оказалось нечего предложить, кроме братства и очень небогатой жизни с неясными перспективами» (МК, 06.01.05).

4) Деперсонификацию создают и переносные обозначения человека через предмет, вещь («опредмечивание» личности). Гротескно это представлено у М. Булгакова в «Мастере и Маргарите», в эпизоде в Комиссии увеселений и зрелищ, где после визита Бегемота за столом председателя остался сидеть пустой костюм:

«За огромным письменным столом с массивной чернильницей сидел пустой костюм и не обмакнутым в чернила сухим пером водил по бумаге. Костюм был при галстуке, из кармашка костюма торчало самопишущее перо, но над воротничком не было ни шеи, ни головы, равно как из манжет не выглядывали кисти рук… Услыхав, что кто-то вошел, костюм откинулся в кресле, и над воротничком прозвучал хорошо знакомый бухгалтеру голос Прохора Прохоровича…» [Булгаков 1988: 556].

Вещь подменила человека, человек оказался ненужным и неважным — важны те функции, которые он выполняет.

В XIX веке — «опредмечивающее» «мундиры голубые» (Лермонтов); в текстах нынешних СМИ — «белые воротнички» (примеры на употребление этого словосочетания в текстах о власти см. выше, с. 79). См. также новейшее: ««Портфели» нового созыва» — загол., о распределении комитетов между фракциями во вновь избранной Государственной думе и о руководителях этих комитетов (Рос. газ., 26.09.2016).

II. ДЕИНДИВИДУАЛИЗАЦИЯ. Ее создают:

1) Слова с семантикой собирательности.

Сама по себе семантика собирательности (множество предметов, лиц обозначены как некое совокупное целое, обладающее общими для всех входящих в него свойствами) содержит представление о невыраженности индивидуальных, личностных черт. Собирательность при назывании людей подчеркивает, что названные образуют замкнутую социальную, возрастную и др. группу. А в любой замкнутой группе личность «обезличивается»: неизбежно подчиняется общим для всех групповым интересам и продиктованным ими законам поведения. Т. е. индивидуальность в значительной степени подавляется: теряет право на собственные оценки, представления. См. в исследованиях по социальной психологии: «…Психологический механизм воздействия группового мнения может проявляться… и в отрицательном влиянии на личность» [Крысько, 2003: 53], а именно: некоторые групповые суждения способны «превращаться в оценочные стандарты и воздействовать не только на сознание, но и на подсознательную сферу человека» [там же: 53]. Таким образом, принадлежность к группе обусловливает стереотипизированные и одинаковые для всех членов группы ментальные, эмоциональные, поведенческие реакции и отказ от собственных реакций.

Комически и даже гротескно представлена эта «одинаковость» всех в «Мертвых душах» Гоголя. Чиновники города N, собравшиеся у полицеймейстера обсудить слухи о Чичикове (гл. X), не имеют своего личного мнения, у них мнение и реакции коллективные:

а) общая ментальность:

«Конечно, поверить этому чиновники не поверили, а, впрочем, призадумались и, рассматривая это дело каждый про себя, нашли, что лицо Чичикова, если он поворотится и станет боком, очень сдает на портрет Наполеона» [Гоголь 1954: 217]; «Итак, ничего нет удивительного, что чиновники невольно задумались на этом пункте, скоро, однако же, спохватились, заметив, что воображение их чересчур рысисто и что все это не то» [там же: 218] — ряды однородных сказуемых — выделенные ментальные глаголы — подчеркивают отсутствие собственных суждений, оценок;

б) Здесь же (в X главе) — общая для всех чиновников физическая реакция:

«Всё подалось: и председатель похудел, и инспектор врачебной управы похудел, и прокурор похудел, и какой-то Семен Иванович, никогда не называвшийся по фамилии, носивший на указательном пальце перстень, который давал рассматривать дамам, даже и тот похудел» [там же: 207] — одно и то же для всех глагольное слово «похудел» и местоимение собирательной семантики «всё», которое нормативно употребляется по отношению к неодушевленным существительным, гротескно акцентируют одинаковость чиновников.

Семантика собирательной совокупности может быть выражена разными средствами. В текстах СМИ о власти это прежде всего:

а) Собственно собирательные существительные: чиновничество, бюрократия, номенклатура, правящая элита, власть (в значении: 'люди, стоящие у власти'): «Неумолкаемый стон стоит над Россией. Стон от засилья бюрократии» (АиФ, 2010, № 28); «Когда власть окопалась в своих башнях на недосягаемой для народа вертикали, а иные вожди непонятны и печальны — карнавал выходит на улицы» (Нов. газ., 04.06.2010, № 59);

б) Форма единственного числа конкретных существительных в собирательном значении (чаще всего — чиновник): «Хуже всего то, что, когда чиновнику нечем заняться, он начинает изобретать. Уже озвучена идея массовой заготовки, сушки и последующей продажи в Арабские Эмираты астраханской саранчи. На днях родилась идея массовой пересадки москвичей и жителей Подмосковья на вертолеты для преодоления транспортного коллапса» (АиФ, 2010, № 28);

в) Форма множественного числа агентивных существительных в контекстах, где предикативная часть указывает на общие для всех действия, реакции, свойства (см. приведенные выше примеры из Гоголя с существительными чиновники).

Еще интенсивнее выступает значение обезличености, переходящее в деперсонификацию, в контекстах, где присутствуют сравнения, метафоры, и другие языковые средства, относящие к понятию 'неживое': «По мере того как в обществе стало нарастать мнение о предвзятости судебного процесса, власть стала (медленно и неохотно) сдавать свои, казалось бы, железобетонные позиции» (АиФ, 2010, № 26). См. также «опредмечивание» власти в заголовке «Власть в хорошем состоянии: Кризис сделал президента и премьер-министра России беднее» (Вр. нов., 13.04.10) — как в объявлениях о продаже бывших в употреблении предметов быта, одежды, например: «Продается кухонная плита. В хорошем состоянии».

2) К деиндивидуализации приводит и употребление о ценочных слов, семантика которых и их связи в вербально-ассоциативной сети создают представление об обезличенности, слепом следовании приказам сверху и букве закона, несовместимых с личностным началом: чиновник (в негативных контекстах), бюрократ. См. весьма частотные в СМИ начала 2000-х гг.: «Чиновники хотят взять под контроль Интернет, но не знают как» (Нов. Изв., 21.12.07); «У чиновников — без перемен» (загол., АиФ, 2005, № 7); «Чиновники с человеческим лицом» (загол., АиФ, 2005, № 6) и т. п. [подробно см.: Суздальцева, 2008].

Близко к этому стоят слова аппаратчик, номенклатурщик, функционер, назначенец. За счет их внутренней формы, семантики производящей основы и узуально неодобрительных коннотаций (словарь Г.Н. Скляревской дает их в отрицательных контекстах либо с пометой неодобр. [Толковый словарь русского языка конца XX в. Языковые изменения 1998]) они представляют названных лишенными каких-либо индивидуальных черт.

3) Нулевая номинация, т. е. отсутствие номинации субъекта действия в неопределенно-личных конструкциях — это также один из приемов, обеспечивающих эффект деиндивидуализации: «Нас призывают заменить старые «лампочки Ильича» на новые, экологичные. Но когда приходишь в магазин, обнаруживаешь, что все инновационные лампы китайского производства» (АиФ, 2009, № 46); «Из сугробов выкачивают миллионы долларов. Поэтому чистые улицы в столице никому не выгодны» (Нов. Изв.,