04.02–10.02, 2005). Семантика слов в контекстах такого рода показывает, о ком идет речь (о представителях власти), но неназывание подлежащего-субъекта подчеркивает, что для автора материала, как и для его массовой аудитории, неинтересно и неважно, кто именно производит обозначенные сказуемым действия.

Воздействующий результат подобных обозначений таков. С одной стороны, они концентрируют внимание читателя не на личных свойствах представителей власти, а на функциональной стороне их деятельности, предписанной им их должностным положением. Это нормально и соответствует принятому в настоящее время деловому стилю руководства. С другой стороны, чрезмерная насыщенность смыслового континуума «власть» деперсонифицирующими и деиндивидуализирующими единицами может придать образу власти отрицательные черты. В российской системе оценок отутствие собственного «я», «безликость» всегда вызывала осуждение. Поэтому при определенных условиях оба эти приема становятся способами вербальной агрессии. Это агрессия имплицитная, исподволь направленная на объект называния; она постепенно проникает в сознание массового реципиента и создает в нем устойчивое «недобро». Деперсонифицирующие и деиндивидуализирующие номинации относятся к тем элементам, которые в современной лингвистике определяются как «маркеры чуждости» [Шейгал 2004: 131] в оппозиции «свой — чужой. Обезличивающие и «опредмечивающие» наименования — один из способов отъединения в типичной для политического дискурса дихотомии «власть — народ». Признак «личность / неличность» здесь является дифференцирующим. Народ и власть в этом случае вводятся в отношения антагонистические. Народ — это люди, личности, у которых всегда есть конкретные проблемы, горести, переживания, т. е. «свои». А власть — это нечто обезличенное, черствое, неживое, механизированное и, следовательно, бесчеловечное — то, что противопоставлено народу, является для него чужим. Таким образом, и деперсонифицирующие, и деиндивидуализирующие обозначения могут способствовать понижению авторитета представителей власти в глазах массовой аудитории.

2.3. Действие / бездействие как составляющие образа

Главенствующий критерий социальной ценности личности — ее деятельность. Не случайно одним из слоганов перестройки, подчеркивавших принципиальность изменений, происходивших в России, стало словосочетание «Время реальных дел». Реальные дела — то есть те, которые существуют не на словах: на бумаге, в речах, в планах или отчетах, а происходят на самом деле. Именно поэтому информация о деятельности, действиях, равно как информация об отсутствии действия, являются способом представления любого руководителя. А вербальные единицы, с помощью которых такая информация передается, входят в число средств, конструирующих образ власти.

2.4. Действие. лексика «деятельностного поля»

К лексике этого типа вполне применимо высказывание исследователя PR-технологий: «Только изображение или «называние» определенных имиджевых характеристик было бы неполным без конструирования действительности [выделено нами — B.C.], в которой лидер способен доказать, подтвердить обладание необходимыми, по мнению аудитории, качествами» [Гринберг 2005:180].

Такой действительностью становится в СМИ прежде всего круг действий власти, о которых журналисты сообщают массовому адресату. Например:

— «Вчера президент России Владимир Путин провел встречу с разработчиками концепции нового учебно-методического комплекса по отечественной истории и объяснил, почему было необходимо его создание» (Незав. газ., 17.01.14);

— «Новый Арбат превратят в зеленую аллею: Одну из основных магистралей центра Москвы благоустроят по программе «Моя улица»» (загол. и подзагол., Незав. газ., 12.04.16);

— «Пора по баням!»: В подмосковных городах возродят не меньше 100 русских парилок» (загол. и подзагол., МК, 22.11.13); «В ходе недавнего визита в Озерский район губернатор Подмосковья Андрей Воробьев выступил с инициативой возрождения городских общественных бань в нашем регионе» (там же);

— «Московские дворы перегородят шлагбаумами» ('загол., МК, 24.09.13); «Мэр Москвы Сергей Собянин поддержал идею установки шлагбаумов на въездах в городские дворы» (там же).

Те вербальные единицы, с помощью которых создается представление о действиях власти, образуют в континууме власть «деятельностное поле» власти. В некризисные периоды информация такого рода не всегда и не для всех является интересной. Факторы, определяющие привлекательность подобной информации, это:

1) Соответствие содержания сообщения частным интересам и потребностям адресата. Одна из функций массмедиа — развлекательная [Землянова 1999: 247]. Значительная часть массовой аудитории использует печатные, электронные и другие виды СМИ для реализации эмоциональных и психологических потребностей: чтобы чем-то занять голову, чтобы получить повод выплеснуть свое раздражение и недовольство (поиск врага), чтобы самоутвердиться (слухи, сплетни, дискредитация кого-либо, все равно кого). Сообщения о строительстве нового банного комплекса в Подмосковье, о завершении ремонтных работ, об открытии нового детского сада, так же как информация о переговорах президента или премьер-министра с главами других государств, привлекательны для того потребителя информации, частные интересы которого эта информация так или иначе затрагивает. Учителей школ заинтересуют сообщения о новом учебнике по истории, выпускников школ и их родителей — об изменении правил приема в вузы, автомобилистов — об открытии новой автомагистрали, о повышении цен на бензин и т. п. В этом случае элементы деятельностного поля становятся средством формирования представления о власти — субъекта произведенных действий. Положительное или отрицательное восприятие власти будет зависеть от того, насколько полученная информация соответствует конкретным потребностям адресата: удовлетворение потребностей — положительное восприятие, несоответствие потребностям (например, для автомобилиста — повышение цен на бензин) — отрицательное восприятие.

2) Привлекательность информации и оценка субъекта действия — власти — программируется и видом сообщенной информации. Е.И. Шейгал выводит в качестве ведущих противопоставлений, составляющих специфику информативности любого дискурса, противопоставления «информативность — экспрессивность» и «рациональность — иррациональность (эмоциональность)» [Шейгал: 44]. В таком случае информацию, переданную посредством массмедиа, огрубленно можно разделить на: а) интеллектуально-логическую (собственно информацию, т. е. диктум); б) эмоциональную (ту, которая стимулирует различные эмоциональные реакции), а эмотивность речи обладает, как известно, огромным суггестивным потенциалом. Вербальные единицы, образующие «деятельностное поле», несут в себе интеллектуально-логическую (собственно) информацию. Однако они же, даже оформленные как безоценочные и экспрессивно нейтральные, могут стать носителями эмоциональной информации. Поэтому возможно перераспределение функций между этими двумя типами информации. Так, для адресата, который не имеет, например, автомобиля и денег на его покупку, сообщение об открытии новой автомагистрали может стать эмоциональной информацией и поводом для эмоциональной реакции негативного характера. У бездетного человека сообщение о любых изменениях в правилах приема в вузы или о недостатках в проведении ЕГЭ также способно спровоцировать выброс накопившегося по каким-то иным причинам недовольства, которое выплескивается на того, кем эти действия произведены, то есть на власть: Делать им больше нечего! Не могут как следует все организовать! Безобразие какое! и т. п. Диктум, оформленный с помощью экспрессивно и эмоционально не окрашенных слов, оказывается средоточием эмоциональной информации.

В кризисные или переломные периоды внимание всей массовой аудитории может фокусироваться на каком-либо событии, привлекающем общее внимания. Тогда, независимо от вербального оформления, сообщения об этом событии, становятся источником не только интеллектуально-логической, но и эмоциональной информации. 19 марта 2014 года каналы российского телевидения в течение всего дня передавали скупые, оформленные без каких-либо оценочных