— Послушай меня, Кэтрин. Бог — свидетель, я чувствую себя ответственным зато, что здесь произошло. Я должен был быть здесь, должен был следить за тобой внимательнее. Я не желаю, чтобы матушка обвинила в случившемся тебя. Я знаю, что тебе и так нелегко с ней живется.

Кейт молчала.

— Я хочу тебе помочь.

— Каким образом? — шепотом спросила она.

— Матушка не должна ничего знать.

Кейт покачала головой.

— Я не выдам тебя. По сути дела, я сделаю так, чтобы матушка простила — нет, даже одобрила — твое сегодняшнее опоздание. Но ты должна мне помочь. Верь мне. Пожалуйста, Кэтрин. Скоро ты узнаешь, какое зло этот человек причинил нашей семье, и ты поймешь, что все мои действия оправданны.

Совсем недавно Гаррет касался ее, целовал и спрашивал, доверяет ли она ему. Она ответила «да», и этот ответ шел от сердца.

Кейт любила Уилли — всегда любила. Она уважала его — а кто бы на ее месте его не уважал? Он был членом ее семьи. В семье люди любят друг друга. Помогают друг другу в трудные времена. Кейт никогда бы и думать не посмела о том, чтобы предать его.

И все же в свете того, что сегодня днем поведала ей леди Ребекка, как она могла верить хоть слову из того, что говорил Уилли? То, что он рассказывал о Гаррете, противоречило ее интуиции. Как могла она поверить в то, что Гаррет, человек, который ласкал ее так нежно и страстно, человек, который смотрел на нее с таким вожделением, тот, кто слушал ее так внимательно и разговаривал с ней с таким уважением, даже восхищением, что этот самый человек — убийца, скрывающийся от ее брата? Чепуха.

Однако когда она думала о том, что маме станут известны интимные подробности ее свидания с Гарретом, она не сомневалась ни капельки: Уилли прав. Маму будет тошнить от нее. Она выбросит ее на улицу. Она разлучит их с Реджи, и Реджи этого не переживет.

Они с Уилли долго смотрели друг другу в глаза. На лице брата отражались острое сочувствие и разочарование. В конце концов, она решительно кивнула.

Уилли с облегчением вздохнул:

— Вот и хорошо. Теперь пойдем домой. Не волнуйся ни о чем, Кэтрин, я обо всем позабочусь. Я сам буду говорить с матушкой, хорошо?

— Хорошо. — Она посмотрела на шерстяное одеяло, примятое там, где лежал Гаррет.

Когда дубинка обрушилась ему на голову, Кейт всерьез испугалась, что ему проломили череп. Но у Гаррета на лбу даже крови не было. А что, если у него внутреннее кровотечение?

Горячая слеза скатилась по щеке Кейт, но она сердито смахнула ее. Она говорила Гаррету, что она не плакса, и это чистая правда. Ее долг перед ним — докопаться до сути всего, что произошло.

В голове Гаррета словно молотом били по наковальне. Он приоткрыл глаза — свет ослепил, и ему пришлось со стоном смежить веки, Гаррет лежал на боку на чем-то жестком, руки его были неудобно вытянуты над головой и, похоже, отягощены железом. Металл холодил запястья. Когда он попытался сменить позу, ему не удалось развести руки.

Он напрягся. Его тело моментально приготовилось к бою.

Он приоткрыл глаза — взгляд его уперся в стену с грязными потеками. В нише стоял светильник. Стиснув зубы, Гаррет подтянул руки к себе и увидел толстые заржавленные кандалы, сковавшие его запястья.

Он ослабил бдительность. Кейт заставила его забыть обо всем, и Фиск нашел его первым.

Неужели она сделала это нарочно? Состояла ли она в сговоре с братом? Внутренний голос кричал: «Нет, это невозможно!» Но некогда он то же самое думал и о самом Фиске. Если он и научился чему-то за то время, пока Фиск старался разрушить его жизнь, то это было одно простое правило: интуиции нельзя доверять.

Только не Кейт. Внутри его все противилось этой мысли. Его сердце отвергало ее. Голова раскалывалась, острая пронзительная боль распространялась от шрама на лбу до груди, там набирала новую силу и растекалась по венам, как отрава.

Когда Фиск стащил с него Кейт, она выглядела ошеломленной. Притворялась ли она? Неужели она манипулировала им с того самого момента, как он заметил, что она за ним подсматривает?

Тяжело дыша, Гаррет сумел-таки сесть.

Он несколько раз глубоко вдохнул, и головокружение отступило. Он увидел, что сидит на узкой койке, приставленной к стене, в небольшой комнатушке с низким потолком. Грязные, в потеках и пятнах кирпичные стены, кое-где облупившаяся штукатурка, фонарь в нише — единственный источник света, так как окон нет. За исключением убогой койки, мебели никакой. Единственный путь отсюда лежал через арочную дверь, крепко сбитую из свежих досок. Аромат смолистой древесины смешивался с запахами гнили и плесени.

Кто-то стащил с Гаррета ботинки и чулки, и надел кандалы на одну из ног. Заржавленный металл царапал кожу. Тяжелая цепь приковывала его к новенькому металлическому кольцу, ввинченному в стену.

Куда Фиск притащил его? Самый очевидный ответ — заброшенное подземелье Дебюсси-Мэнора. К его заточению тщательно подготовились: сменили дверь и кольцо в стене, поставили койку и фонарь.

Все факты свидетельствовали в пользу того, что Кейт замешана в этом деле.

Гаррет осмотрел оковы. Даже покрытые ржавчиной, они оставались крепкими — не сломать — и плотно обхватывали запястье и лодыжку — не снять. То же самое касалось каждого звена в цепи и металлических петель, ввинченных в стену. Чтобы освободиться, ему нужна ножовка или ключ.

Почему, черт возьми, Фиск сразу его не убил и не покончил с этим?

Услышав снаружи негромкие голоса, Гаррет прислушался, слов он разобрать не мог, слышал только, что разговаривают мужчины.

Кто-то отодвинул засов, и дверь распахнулась. Гаррет вскочил. Цепь звякнула по каменному полу.

В дверях стоял Фиск. Он медленно прицелился Гаррету в грудь из маленького серебряного пистолета.

— Я убью тебя без колебаний, — сказал Фиск елейным голосом.

— Ума не приложу, почему ты до сих пор этого не сделал.

Фиск тихо засмеялся:

— Быстрая, почти безболезненная смерть — не для вас, ваша светлость.

Он безумец. Подумать только, он объявил сумасшедшим Гаррета, да так удачно сработал, что пол Лондона до сих пор считает его умалишенным. Люди называют его сумасшедшим герцогом. Толпа ждала у входа в палаты парламента, пока шел судебный процесс о его разводе, а потом с издевками провожала до кареты.

— Что в таком случае ты намерен делать? — спросил Гаррет.

— О, не переживай, в конце концов, я тебя убью. Просто, видишь ли, хочу, чтобы ты умер так, как того заслуживаешь. — Лицо Фиска окаменело. — Ты должен страдать, как страдал Уоррен.

— Я не убивал твоего брата, Фиск, — процедил Гаррет сквозь стиснутые зубы. — Черт подери. Ты уже разрушил мою жизнь. Разве этого не достаточно, чтобы отомстить за смерть твоего брата?