– Даже и не знаю, Марго, к месту ли я сейчас смотрюсь со всеми этими словесами об успехе и душевном спокойствии.

Отбеленными зубами он на манер Клинтона прикусил нижнюю губу, воссоздавая в памяти образ своей Монопольки – как она преданно сидела рядом с ним на кухне, а он из обломков соснового сайдинга, найденных под домом, вытачивал себе полозья салазок. Как она утрами просыпалась рядом с ним и потягивалась, при этом словно потирая себе глаза кончиками светло-желтых лапок. Волна неподдельного горя прошла через грудь, сотрясая жалостью; вновь образовавшийся комок стиснул горло, заставив дрогнуть челюсти и подбородок – дрожь, которую безошибочно ухватила камера. Слезы зажгли глаза, и когда Марк снова заговорил, голос его был густ и прерывист от соленой влаги.

– Извините. Видно, к передаче я подготовился не так, как надо.

Студийная аудитория тихо замлела. По всей Америке женщины наблюдали, как сильный мужчина на экране пускает слезы о чем-то абстрактном.

– О чем вы говорите, Марк, – истово выдохнула Марго. – Вы и так делаете нам честь. Это, видимо, и есть та Беспримесная Честность, которая, по вашим словам, нужна для того, чтобы прийти к осознанию наших умнозаключений.

– Да, судя по всему, это так, – сказал он. – И знаете, Марго, я… мне просто нужно… нет, нам нужно… присовокупить это знание к нашей совместной работе. Эти… это сомнение, этот страх, эта смятенность – ведь все это тоже откровение ума, вывод из умнозаключений. Все это мы складываем воедино, и наш Покров Знания становится настолько же прочнее.

– Покров Знания! О, как мне нравится эта формулировка, Марк! Лично свой покров я пытаюсь все время уплотнять.

– И делать это нужно при всякой возможности. Со всей возможной частотой.

– А что с ним намерены делать вы?

– С чем? – шмыгнув носом, переспросил Марк.

– С этим умнозаключением, которое так же беспрестанно отбрасывает нас назад? Если даже вы подвержены эманациям вашего мертвого отца; человека, который – уж не обессудьте, что невольно упоминаю, – оставил вас с вашей матерью, когда вы были совсем еще юны…

– О боже, да как же я могу вас осуждать за то, что со мной было! – великодушно извинил ее Марк, который и сам, чего греха таить, не чурался лишний раз (по настоянию редакторов) упомянуть о своем происхождении чуть ли не из низов. При всяком удобном случае он вворачивал что-нибудь насчет красноватой пыльности своей родной южной Луизианы; подчеркивал мизерность оплаты труда своей матери, где бы та ни работала; преувеличивал число их переездов с места на место; госдотацию на свою учебу именовал не иначе, как «пособием». При этом он умышленно замалчивал те ежегодные две недели, которые они с матерью проводили в отпуске, разъезжая по стране на автомобиле, и что при матери непременно был перечень тех культурных и природных объектов, которые, по ее мнению, сыну надлежало посетить. Помалкивал и о спортивных лагерях, и о недешевых зубных брекетах.

– Мне, по всей видимости, еще лишь предстоит научиться чтить в себе ту часть, которая по-прежнему является страдающей и винящей – да, именно винящей. Я должен прислушаться к этой своей части. Сказать ей: «Я верю тебе, страдающий, я слышу тебя. Но ты более не можешь меня удерживать». – При этой мысли Марк как будто прояснел лицом: – Ведь в каждом из нас живет что-то свое, присущее сугубо нам, разве не так? И если вы собираетесь изъявить изнанку наружу, вам необходимо явить ее целиком; вам нужна вся информация в совокупности. А когда вы освободитесь от секретов, вы окажетесь свободны и от стыда и к тому же обретете уверенность, что все, чем вы обладаете, – оно ваше, и его у вас не отнять; уверенность, что вы заслуживаете тот успех, который заложен внутри вас, внутри нас всех.

– Но как, каким образом должны мы это делать? – Марго доверительно подалась к нему. – Вот я утром, проснувшись, беру в руки газету, и у меня голова идет кругом. Проблемы с экологией. Глобальное потепление. Бедность и нищета. – Вся студийная аудитория поспешила отреагировать ошеломленным выражением лиц. – Подумайте об изнуренной непосильным трудом матери или отце, о художнике или артисте, обуреваемом неутоленной жаждой быть более полезным, осуществленным, презентным. Как им быть, что делать? Вот вы, например, проделали путь от нищеты до Гарварда. Были фактически, извините, кем? Это ведь вы ради заработка пробавлялись составлением опросников, вкалывали разнорабочим на стройке, курили марихуану?

– И это в том числе.

– Вот. А теперь вы востребованы, где бы вы ни появились. Вы мотивируете людей. Заставляете отдельных людей, семьи и целые корпорации работать лучше, с большей отдачей. Я слышала, вы занимаетесь персональным натаскиванием кое-кого из топ-звезд Голливуда. Надо признать, что и внешне вы смотритесь великолепно… А, друзья? Что скажете? – Марго оглянулась на приглашенных в студию. Там дружно возопили и засвистали: Марк действительно выглядел отменно. – И как я понимаю… пусть это слышат все, в том числе и вы, Марк, поскольку это вы упомянули тему денег – бо́льшую часть прибылей от продажи вашей книги вы вложили в одноименный фонд изнанки, явленной наружу. Это так?

А, ну да. «Фонд изнанки, явленной наружу». Но чтобы бо́льшую часть? Гм, здесь все не так просто. Финансисты ему это объясняли. Это как бы обширная лесополоса, призванная защищать его денежную делянку от налоговых суховеев.

– Гм, да, Марго, конечно. То есть я в самом деле пытаюсь что-то здесь преподать. Хотя понятно, – большой и указательный пальцы Марка филигранным движением отерли краешки глаз и спустились к переносице, – что мне самому еще учиться и учиться.

– Что же касается фонда, – продолжил Марк, – то «Фонд изнанки, явленной наружу» призван помочь молодым людям стать информированными цифровыми гражданами. Здесь заложены колоссальные возможности для личностного развития, предусмотрены и обширнейшие каналы расширения связей. Ребята всех возрастов, это шанс для вас, тем более что снабжение мы берем на себя. На любой вкус и спрос. В том числе и, внимание, новые гаджеты от «Синеко». Кстати, – Марк победоносным копьем поднял указательный палец, – я, кажется, прихватил один с собой.

Марк принялся рыться по карманам своего шитого на заказ вельветового костюма, попутно разъясняя:

– Безусловно, это не просто телефон, а нечто гораздо большее. Думаю, он и компьютер за пояс заткнет. Черт, да где же он?

Из одного кармана он вынул связку ключей и брякнул ее о столешницу, как обыкновенный офисный обормот. Затем бумажник «велкро», на который он воззрился так, словно видел его впервые (Марго достался недоуменный взгляд – дескать, «Нет, ты представляешь, сколько этой хрени оседает у меня по карманам?»). Затем последовали: два потрепанных блокнота («Два всегда при мне. Кто знает, может, там зреют будущие перлы»); ручки («Опять ручки – да сколько же их, черт возьми? И за что мне эта мука, их таскать?»); носовой платок («Ага, платок. Значит, манеры еще не забыты» – Марго на это смешливо развела руками); пакетик с сухариками («О, гляньте-ка, и это завалялось»); наконец крохотная керамическая трубочка («Кому как, а для меня, черт возьми, талисман»). Трубочку он загреб левой рукой и сунул, привстав, в потайной карман. Правую же картинным жестом запустил во внутренний нагрудный карман.