– А с этим что? – понизив голос до шепота, отец Амвросий кивнул на согнанных перед оскверненным храмом местных. – Их бы крестить… да проповедовать некогда.

Атаман согласно склонил голову:

– То-то и оно, что некогда. Ладно! Девок с собой, а этих… кто тут остался-то? Старики да старухи, да тети малые. Казнить не станем, уж пущай как хотят живут.

– Слава атаману! – снова выкрикнул кто-то.

– Атаману Матвею Серьге слава!

– Люб, люб ты нам, Матвей!

То-то и оно, довольно подумала про себя Митаюки.

Первый струг, построенный на верфи Троицкого острога куда раньше прочих, так и назывался – «Святая Троица», второй же носил странное на первый взгляд имя «Желтый глаз». По мысли главного строителя кораблей молодого, но уважаемого всеми казака Костьки Сиверова, именно такими – «желтыми» – и были глаза того пузатого водяного ящера, чья шкура пошла на обшивку судна, а выделанная особым образом голова, по настоянию Митаюки-нэ, использовалась не только как украшение, но и в качестве оберега, с чем никак не мог смириться Афоня Спаси Господи, постоянно оглядывающийся на следующий позади считавшейся головной «Святой Троицы» струг. Оглядывался, крестился, плевался сам собой, не замечая, как умаляет молитвою исходящую от головы желтоглазого ящера злую силу.

Шли ходко, хоть и немного казаков смог выделить атаман Иван Егоров для сего плавания – чуть больше дюжины на одном струге, да столько же на другом, – но ветер покуда выдался попутным, северным, и подгоняемые им, поставив мачты с оленьими парусами, быстро двигались к южному берегу, в виду коего должны были резко повернуть на полночь и так уж идти до самой Печоры-реки, а уж там… Там – Пустозерский острог, а чуть дальше – и строгановская землица, считай, что дома. Сдать купцам ясак: «белое золото» – бивни товлынга, о златых идолах же не распространяться, даже ежели пытать станут – такое было казачьего струга решение, все отплывшие в далекое плавание ватажники в том, уходя, пред алтарем поклялися. Да и без этого не собирался никто перед строгановскими приказчиками исповедоваться – упаси, Боже! Проведают про злато. Могут и другие ватаги снарядить, отправить, оттого всему троицкому братству – прямой убыток. Нет уж – не надобно никаких помощников, и сами с усами!

Да и что сказать – ясак нынче богатый, ежели всю кость продать, так десять… нет, двадцать стругов купить можно, не говоря уж о порохе, соли, оружии… уж на этом-то добре Строгановы экономить не будут.

Хорошо плыли – красота! Солнышко в небе сверкало почитай целый день – кругами ходило, а злого – колдовского – солнца жар сюда почти и не доходил, даже и видно сего светила не было, о чем из казаков и не жалел вовсе. Наоборот – радовались: чем дальше от злого солнца, тем всякой зубастой твари меньше… Тут, в здешних студеных водах, их, пожалуй, уже и не водилось. Хотя, как отплыли, показались по бокам три молодых длинношея, поплыли рядом со стругами в надежде – авось кинут подачку, да продержались недолго: как стала вода холодать – сгинули, повернули в обрат. Туда страхолюдинам тем и дорога!

Нетрудно путь начался, весело – так бы и дальше. Чтоб ни бурь никаких и ничего такого прочего, чтоб ветерок дул попутный, гнус-мошку прогоняя. Да так ведь и будет… ну, коли ветер не в масть, так и веслами поработать можно – дюжина-то молодцов на каждом струге будто не сладят? Хотя, конечно, хорошо б людишек иметь вдвое – а откуда ж их взять-то? Понимали все – не дураки – в остроге, чай, воины-то нужнее, каждая душа на счету. А вот хорошо было бы…

– А хорошо бы, господине кормчий, людишек где-нибудь на Печоре втихаря нанять, – оторвавшись от моря, Афоня повернулся к кормщику, Кольше Огневу.

Опытный мореход Кольша, умел, да не только потому атаман его с ясаком отправил. Знали все – ждала-дожидалась в остроге Троицком Кольшина жена Авраама с дитем малым, не так давно народившимся.

– Людишек-то нанять хорошо, – поглядывая на волны, ухмыльнулся кормщик. – Да только выйдет ли тайно все сладить? Не прознали б Строгановы? А то ведь могут и отправить в подмогу отряд… а оно нам надо? Золото на всех лишних делить? Нет уж, Афоня, атаман-то прав, да и на круге решили – сходим, придем, дай бог, в месяц-полтора управимся, а уж потом год-другой – и все! Богаты будем, на родную землю вернемся, кто куда похощет, я так думаю – в Холмогоры аль в Архангельский городок: струги настрою, найму людей – пущай в море ходят, рыбу, тюленя бьют да зуб рыбий ищут.

– Хо!!! – перекрестясь, пономарь неожиданно рассмеялся. – Ну и мечты у тебя, Спаси Господи, Кольша!

– А что такое? – обиделся кормщик. – Мечты как мечты, не хуже, чем у тебя.

– Не хуже – оно так, – юноша покивал, погладив висевший на груди крест, перед походом врученный отцом Амвросием. – Одначе, чем тогда мечтанья твои от того, что в остроге Троицком, отличаются? У тебя и там – струг, и ватажники. И рыба… и зверь, и зуб рыбий… верней – товлыжий! Уваженье, опять же, сам атаман тебя привечает и пущай не во всем, да во многом советуется. А что в Архангельском городке будет? Боярин какой прижмет – и что? Или письмо подметное напишут. А на острове-то нашем – ты сам себе хозяин, как и все мы.

– Хм…

То, что неожиданно для самого себя сболтнул сейчас Афоня, вдруг оказало на Кольшу самое непосредственное действие, заставило задуматься о том, о чем раньше как-то не думалось. И в самом деле – он ведь, Кольша Огнев, не боярин, не воинский человек, наоборот – человече вольный… А вдруг и правда какой боярин прижмет или письмо облыжное накропают из зависти, на дыбу потащат, а там… Всякие дела бывали! А в остроге-то Троицком ничего подобного нет! Ни бояр, ни приказных кровопивцев дьяков… Вот она воля-то! И чего еще искать-то? Тем более супруга любимая, робенок…

Крепко задумался кормщик, настолько крепко, что других слов Афонькиных не расслушал, тому едва ль не в ухо покричать пришлось.

– Ась? – дернулся наконец Кольша.

– Говорю, вона, за нами – птицы какие-то!

– Где?

Огнев поднял голову, оглянулся назад, увидев у самой линии горизонта черные точки… или точку.

– Гагары, верно… – протянул Спаси Господи.

– Если и гагара – то одна, крупная… – кормщик тряхнул головою и тихо продолжил: – Или дракон этот чертов… с соглядатаем, что частенько у острога летает.

– Не, не дракон, – ухмыльнулся Афоня. – Хоть и солнечно тут, но для тварей теплолюбивых – студено. Давно б сдох твой дракон от холоду!

– Эх, вот бы трубу-то у атамана взять! – запоздало посетовал Кольша. – Углядели бы. Да, верно, не дракон. А ты, Афанасий, все равно сбегай-ка, Силантию доложи.

– Доложу, а чего же?

Поджав плечами, юноша горделивым жестом поправил висевшее на груди распятие и быстренько пробрался на нос, где давно уже расположился назначенный старшим Силантий Андреев.