Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они будут играть в бридж и не скоро вспомнят обо мне.
— Как ты можешь быть уверен в этом… или в чем либо ином? — растерянно произнесла Пепита. — О Торквил, я… боюсь!
— Мое сокровище, моя дорогая, я не хочу еще больше усложнять твою жизнь, тебе и без этого неимоверно тяжело. Но я так отчаянно люблю тебя, я не могу потерять тебя.
Пепита прошла несколько шагов к краю башни и посмотрела на море.
Все ее существо трепетало от чудесного переживания, подаренного Торквилом.
В эту минуту ей не хотелось думать, что он напрасно поцеловал ее и что она должна отказаться от его любви.
Он ей необходим, каждая клеточка стремится к нему, и она знает: он чувствует сейчас то же самое.
Торквил подошел к ней и встал рядом.
— Мы всегда будем помнить этот миг, он так много значит для нас обоих, и клянусь тебе всем, во что я верю, ты будешь моей, мы будем вместе, несмотря ни на какие препятствия и трудности.
Он говорил с большим чувством, и Пепита, повернувшись, посмотрела на него.
Их глаза встретились, и они уже не могли отвести друг от друга взгляд.
— Скажи мне, пока мы стоим здесь, отринув весь мир, что ты чувствуешь ко мне?
— Я… люблю тебя! — очень нежно произнесла Пепита.
— И я люблю тебя!
Это прозвучало словно клятва, священная для обоих, которую никто из них никогда не сможет нарушить.
— Я люблю, обожаю, боготворю тебя, моя дорогая, я готов своротить горы, лишь бы сделать тебя своей. Но пока я должен быть осторожен, чтобы чем-нибудь не навредить тебе.
Он взял ее руку и поднес к своим губам.
Его ласковый, трогательный поцелуй вызвал легкую дрожь во всем ее теле.
Затем он взглянул на нее и произнес:
— Береги себя, моя будущая жена. Думай обо мне и молись, чтобы Бог, направивший нас друг к другу, соединил нас, потому что поодиночке мы никогда не обретем счастья.
Он вновь поцеловал ей руку и, внезапно развернувшись, исчез во тьме дверного проема башни.
Она услышала его шаги на спускавшейся спиралью каменной лестнице.
И когда они совсем стихли, она приложила руки к глазам и почувствовала, как ее тело пульсирует радостью любви, превосходящей все, что она когда-либо представляла себе и о чем когда-либо мечтала.
Эта любовь к мужчине была сродни прекрасной мелодии, цветам, звездам и луне.
Торквил в ее представлении был идеальным мужчиной: добрым и великодушным и вместе с тем решительным и целеустремленным.
Какое еще чудо должно произойти, чтобы она смогла стать его женой!
— Я люблю его, люблю! — шептала Пепита.
И вдруг, словно впервые осознала в полной мере всю грандиозность проблем, вставших перед ними, она вознесла руки к звездам над головой и с силой, исходящей из самых глубин души, стала молиться:
— Помоги мне… Боже… пожалуйста, помоги мне! Не дай мне… потерять счастье, которое я обрела… помоги нам найти… путь… чтобы соединиться друг с другом…
Она молилась вслух, но голос ее, казалось, терялся во мраке ночи.
Затем, как будто лунный свет, мерцающий на поверхности моря, утратил свою магическую силу, Пепита повернулась и медленно покинула башню.
Оставив позади волшебные ночные таинства, она тихо спустилась по лестнице в свою спальню.
На следующий день гости, оставшиеся в замке, сразу после раннего завтрака отправились на охоту, и Рори пошел с ними.
Торквила не было за столом, и Пепита поняла, что после сказанного и прочувствованного ими прошлой ночью он не хочет встречаться с нею в окружении сторонних людей.
Рори не терпелось пойти на охоту с дедом, и за завтраком он то и дело приставал к нему.
— Когда мне можно будет стрелять, дедушка? Ты обещал мне, что скоро, и я хочу стрелять так же хорошо, как ты.
— Это — комплимент, герцог, — засмеялся некий пожилой гость. — Через год-другой он, как вся нынешняя молодежь, будет говорить, что стреляет лучше вас.
— Ну что ж, у меня есть еще несколько лет, — добродушно пошутил герцог.
Словно обидевшись за то, что Рори уделяют слишком много внимания, Жани слезла со стула и подошла к герцогу.
— Дедушка, я хочу пойти с тобой, — заявила она. — Я тоже хочу стрелять.
Герцог поднял ее и посадил себе на колено.
— Леди не стреляют, — твердо ответил он.
— Значит, я — исключение, Келвин, — ввернула герцогиня с другого конца стола.
— Могу сообщить тебе, что я превосходно стреляю как из ружья, так и из пистолета!
Она сказала это столь резким и агрессивным тоном, что некоторые гости удивленно взглянули на нее.
Герцог ничего не ответил, и она не преминула продолжить:
— Мой муж довольно старомоден: он считает, что женщина должна ограничить себя шитьем и вязанием. Я же всегда умела ловить рыбу не хуже моих братьев, стрелять, как они, если не лучше, и, уж конечно, превосходила их в верховой езде!
Пепита понимала, своим хвастовством она хотела привлечь внимание к себе, раздраженная благосклонным отношением герцога к своим внукам.
— Сожалею, герцогиня, но я тоже не люблю, когда женщины стреляют, — заметил кто-то из гостей. — Я старомоден, как Келвин.
— Когда вы будете гостить у нас в следующем году, — не унималась герцогиня, — я буду на охоте рядом с вами и докажу вам — женщина зачастую не уступит мужчине даже в том, что вы считаете исключительно мужским делом.
Герцог рывком поднялся со стула.
— Мы отправляемся через пять минут, отчетливо произнес он. — Поспеши и приготовься, Рори, или я уйду без тебя!
Рори, в ужасе от подобного предупреждения, выскочил из комнаты, и Пепита торопливо последовала за ним.
Жани держалась за руку деда.
— Когда ты вернешься, дедушка, — сказала она, — ты принесешь мне веточку белого вереска, которая приносит счастье? Но ты должен сорвать ее сам, Фергюс говорит, что в белом вереске от вождя Мак-Нэирнов — самые сильные чары.
Гости рассмеялись, а один из них сказал:
— Я думаю, ты не откажешь в такой просьбе, Келвин, хотя большинство» чародеек «, которыми ты увлекался в прошлом, потребовали бы от тебя орхидей.
Спохватившись, видимо, что оказался несколько несдержанным в присутствии герцогини, он зачастил:
— Я должен поспешить, дабы не заставлять вас ждать, ведь это непростительный грех — сдерживать залпы наших ружей!
Жани все еще ждала ответа герцога, и он, посмотрев на нее со своей огромной высоты, промолвил:
— Я постараюсь найти тебе веточку белого вереска, а если не найду, то принесу перо для твоей шляпки.