Фёдор Кузьмич, спасибо, вы – секс.

Ахматова и мальчики

Я боюсь Анну Андреевну Ахматову. Один знакомый – человек в большом возрасте – как-то признался мне, что однажды «мог быть представлен Анне Андреевне», но… он не пришёл на встречу. Почему? «Я убоялся!» – таков был его ответ. О, как я его понимаю!

Думаю, самой Ахматовой понравился бы наш страх. Лидия Чуковская вспоминала её собственные слова: «Однажды, когда я в Клубе писателей прошла через биллиардную, со страху все перестали катать шары».

Ахматова очень страшная. Владимир Сорокин использовал эту сторону её образа в романе «Голубое сало», где некая ААА рожает чёрное яйцо, которое передаёт трём поэтам-наследникам: Евтушенко, Вознесенскому и Ахмадулиной. Действительно, кажется, что Анна Андреевна выносила и «снесла» тёмную поэзию XX века. Века мрачного и жестокого.

Жизнь в этом веке научила Ахматову двум важным вещам: необходимости сохранять память и строить свою шкалу ценностей. Deus conservat omnia[39] – такой эпиграф выбрала Ахматова к своей «Поэме без героя», эти же слова написаны на гербе Шереметевых, украшавшем дом на Фонтанке, где жила Ахматова. Жила в эпоху, когда человека или целое сообщество могли уничтожить. Поэтому было так важно сохранить память об исчезнувших. Идея о том, что «Бог сохраняет всё», говорит о том, что есть сущность выше и больше Сталина[40]. Нечто надисторическое и надчеловеческое, что заботится о сохранении имён исчезнувших людей. И она хранительница, едва ли не жрица, этого храма памяти. Поэтому Ахматова берёт на себя право по созданию альтернативной иерархии ценностей, своеобразного иконостаса русской интеллигенции. По сути, сегодня мы пользуемся двумя системами смыслов: сталинской и ахматовской. Государственнической или интеллигентской. Иногда мы их противопоставляем, а иногда – смешиваем.

На самом поверхностном уровне это выразилось в знаменитом «тесте Ахматовой», которым она определяла характер человека. Чай или кофе? Собака или кошка? Пастернак или Мандельштам? И, судя по ответам, разделяла людей на две группы: чай, собаки, Пастернак или кофе, кошки, Мандельштам.

Это напоминает ещё один известный психологический тест, когда вас просят назвать первую ассоциацию со словами «поэт», «инструмент», «фрукт». Ответы, как правило, такие: Пушкин, молоток, яблоко.

В тесте Ахматовой Пушкина не было, потому что в пару к нему вообще некого поставить. Это некий стержень русской жизни. Поэтому, говоря про Мандельштама, что у него «идеальная биография», она, конечно, имела в виду, что биография у него как у Пушкина.

Итак, запоминайте, что нужно для идеальной биографии:

1) Период изгнания;

2) Конфликт с властью;

3) Насильственная смерть.

Всё это было у Пушкина, а в XX веке повторилось у Мандельштама. У других же поэтов всегда чего-то не хватает. Так у Маяковского не было изгнания, но были конфликты с властью и смерть от собственной руки. У Бродского было изгнание, конфликт с властью, но умер он в собственной постели. У Пастернака был конфликт с властью, но изгнания из страны или насильственной смерти не было[41]. У Михаила Кузмина не было вообще ничего, кроме гомосексуальности.

Жестокая истина такова, что поэту нужны изгнание, скандал, смерть. Ну и ещё, само собой, нужно быть гением. Такая мелочь! Однако одной лишь гениальности недостаточно. История жизни пишется в том числе собственным телом – тем, где оно находится и как страдает. Ахматова сделала «биографию тела» важнейшей частью «биографии текста». Теперь важно не только то, что поэт написал, но как, когда и где.

А что в самой ахматовской биографии? Однажды она спросила у Фаины Раневской: «Скажите, Фаина, зачем понадобилось всем танкам проехать по грудной клетке старой женщины?» В её собственной биографии был конфликт с властью, но не было изгнания, да и умерла она тоже в собственной постели. Но Ахматовой удалось создать свой миф собственными руками. И внелитературные факторы – важнейшая часть этого мифа[42]. Внешне мы запомнили её всегда молодой и стройной красавицей с портрета Амедео Модильяни или Натана Альтмана.

Анна Андреевна прожила семьдесят шесть лет, но помним-то мы её всегда молодой. Помним как «вдову Гумилёва», с которым она развелась. Мы помним то, что нам завещано помнить. Чтобы убедиться в этом, стоит взглянуть на памятник Ахматовой и Гумилёвым, установленный в Бежецке (Тверская область). Его автор Андрей Ковальчук показывает нам довольно необычное сочетание фигур. Молодую Ахматову, которая сидит рядом с мужем и сыном. Муж изображён в виде головы на постаменте, а сын – фигурой во весь рост. При этом сын выглядит старше матери и отца. Можно посчитать это ошибкой скульптора, но, как говорится, «это не баг, а фича» – не ошибка, а особенность. Именно так Ахматова и завещала нам помнить себя и свою семью. Она молодая, муж – всему голова, сын – мудрый старик.

Вторую половину своей долгой жизни Анна Андреевна создавала собственную каноническую биографию, писала историю поэзии XX века и утверждала в ней гениев. Все помнят её фразу о Бродском: «Какую биографию делают нашему рыжему!» Ахматова была блестящим литературным продюсером и активно участвовала в создании биографий.

В её собственной биографии не хватило одной важной детали, бриллианта в её «короне» – это Нобелевской премии. Как недавно стало известно, в 1965 году Ахматову номинировали на эту премию, но в том году её получил Михаил Шолохов. Годом позже Ахматова умерла, а премию дают только живым…

В 1958 году эту премию получил Пастернак. Лидия Чуковская вспоминала слова Ахматовой об этом: «Добрая старушка Москва изобрела, будто шведский король прислал нашему правительству телеграмму с просьбой не отнимать у Пастернака “поместье Переделкино”. Вздор, конечно. Но если это правда, то он не король, а хам: где он был, когда меня выселяли из Шереметевского дома? – Она даже порозовела от негодования. – Не сказал ни словечка! А ведь по сравнению с тем, что делали со мною и с Зощенко, история Бориса – бой бабочек! “А по сравнению с тем, что сделали с Мандельштамом или с Митей, история Ахматовой и Зощенко – бой бабочек”, – подумала я».

Вся история русской поэзии XX века предстаёт таким «боем бабочек», каждая из которых сегодня для нас одинаково прекрасна и важна. Может быть, мой страх перед самой Ахматовой – это страх поранить бабочку.

Помню, в школе, в старших классах, мы учили на выбор стихи авторов серебряного века. Я выбрал тогда фрагмент из «Поэмы без героя». И, выйдя к доске, читал знаменитые строки: «Эта женщина больна, эта женщина одна». Запнулся, забыл продолжение. И вдруг продолжил: «Сильная женщина плачет у окна…» Так вдруг ахматовский стих ворвался в