Мысль повисла в воздухе столь неподвижном, что Александре показалось, будто она слышит тонюсенький писк оставшихся в живых летучих мышей, лихорадочно работающих своими эхолокаторами. За проведенные на Ниле дни черноволосая Джейн сильно загорела, и ее лицо почти сливалось с окружающей темнотой. В сумраке кормовой палубы ее присутствие выдавали лишь улыбка, мерцание драгоценностей на шее да серповидный блик на поверхности ее «Дайкири». Чтобы прервать тишину, Александра спросила:

— Интересно, что чувствуют бармены и официанты, постоянно накачивая нас алкоголем?

— Отвращение, — ответила Джейн. — Тем не менее делают они это прекрасно. Мой «Дайкири» превосходен. А как твой «Сауэр» с виски?

— Отличный. Я вот думаю: здесь ведь существует целая популяция мусульман, обслуживающих людей с Запада. Когда «Аль-Каида» захватит власть, она наверняка выкинет их. Или, может быть, казнит как безнадежно нечистых?

— «Аль-Каида» не захватит власть. Кому в конце концов нужно то, что они могут предложить?

— Не тебе и не мне, но… народу? Бедным, униженным и всяким таким. Им нужна религия, любой ценой. Вот почему я и думаю, не слишком ли ты строга к древнеегипетскому духовенству?

— А меня это заставляет задуматься о евреях, — заявила Джейн, от рома у нее начинали скакать мысли. — Они-то как попали в эту религиозную ловушку? Ведь обычно они такие смышленые. Авраам едва не полос-с-снул собственного с-с-сына по горлу ножом только потому, что Бог велел ему это сделать, — ну не идиот ли?

Александра примирительно предположила:

— Я где-то читала, что все это — пленение и исход — события не исторические. У египтян об этом не сохранилось никаких письменных свидетельств — ни о Моисее, ни о камышах, ни об «Отпусти мой народ».

— А я в это никогда и не верила, — сказала Джейн. — Ни во что. Даже когда была маленьким ребенком. Нэт исправно посещал церковь — епископальную, «высокую» церковь, как и его нелепая мамаша, — но я никогда с ним туда не ходила, только на венчания и отпевания. Это мошенничество меня просто бесило. Я хочу, чтобы меня кремировали, чтобы от меня не осталось ничего, кроме праха, и чтобы все разошлись довольные, что это случилось не с ними. Никакого шаманства, Лекса. Обещай.

— Джейн, — вздохнула подруга, — ты слишком сурова по отношению к нам. К нам всем.

Джейн было что ответить, но в этот момент ресторанные колокольцы запели свою прелестную мелодию, которая напоминала первые шесть нот популярного рождественского гимна, впрочем, может, так только казалось.

Той ночью рокот двигателей и бурление воды разбудили Александру, впервые за долгое-долгое время заснувшую крепким сном, — корабль отошел от пристани и направился обратно к Луксору, к островерхим обелискам и круглым храмовым колоннам Карнака, откуда культ непристойного Амуна, «великого бога», протянул свои щупальца через всю плодородную нильскую долину. Пассажиры «Гора» уже отдали дань чудесам восточного берега. На свернутых трубочками пленках доцифрового «Кэнона» Александры хранилось много образов грандиозных руин, глубоко высеченных иероглифов и царских картушей, которые, несмотря на веками бомбардировавшие их фотоны, насылаемые ясным синим небом, сохранили в сухом воздухе пустыни острые, как лезвие ножа, очертания и четкие тени. На обратном пути туристам предстояло освоить противоположный, западный берег Нила, берег смерти, посетить Долину царей, Долину цариц, Колоссы Мемнона и очаровательный мемориальный храм царицы Хатшепсут, вдовы собственного сводного брата Тутмоса Второго; после его смерти она стала регентшей при своем малолетнем пасынке и полуплемяннике Тутмосе Третьем и правила, пользуясь всей полнотой фараоновой власти; на монументах она изображалась в мужском платье и даже с бородой, хотя в письменных документах по-прежнему именовалась в женском роде. После ее смерти к власти пришли реакционеры под предводительством ее неблагодарного племянника, ее картуши были стерты, ее памятники «перепрофилированы» и упоминания о ее мирном разумном правлении отовсюду вычеркнуты.

— Бедная старая ведьма, — сказала Джейн.

Когда минули периоды Древнего и Среднего Царств, пирамиды строить перестали. Монархи Нового в течение четырех веков благополучно угасали, их ка отправлялись к Тростниковому Полю, а тела упокоивались в могилах-пещерах, которые выдалбливали в известняковых скалах на склонах Фиванских гор неподалеку от бухты Дейр-эль-Бахри. Освещение проникало внутрь пещер от снабженных линзами масляных ламп и благодаря зеркалам, улавливавшим и пересылавшим солнечные лучи в глубину твердого известняка; каменотесы рубили камень, пробивали тоннели и грузили обломки в вагонетки при этом заимствованном свете. Художники, которые шли следом, зарисовывали — головы и ноги в профиль, груди во фронтальной проекции — процессии слуг, которые несли для замурованных запасы фруктов и напитков, а также смену свечей — все, что нужно для путешествия через Нижний мир. Сцены пиршеств, сбора урожая и рыбалки иллюстрировали жизнь, которую покойные оставили позади, и ту, что ждала их впереди. Эти картины подобны партитурам музыкальных произведений, исполнить которые могли лишь мертвые, ибо только у них имелись необходимые инструменты. Первая картина слева традиционно изображала дары Амуну в облике Ра, солнечному богу с головой сокола, который на последующих картинах являлся и старцем, и в момент рождения — в образе барана и образе жука — с солнечным диском, начертанным между двумя его врагами: змеей и крокодилом.

Шаркая, туристы спускались в подземные захоронения при свете не масляных, а бледных электрических ламп, свисающих с известняковых потолков, испещренных следами камнетесных инструментов; они шли по наклонным настилам, проложенным над ямами и нишами-ловушками, устроенными для грабителей и замаскированными ложными дверями, по ведущим все глубже под землю коридорам, стены которых украшали росписи с изображением ритуала разверзания уст, который жрецы проводили перед статуей фараона, в зал с колоннами, непосредственно предшествующий погребальной камере, где в прямоугольных нишах покоились саркофаги.

— Забавно, — рассказывал гид, человек с козлиной бородкой, в пыльном обшарпанном костюме и очках в проволочной оправе, ученый-археолог, согбенный и высушенный жизнью, проведенной в могилах, — что высеченный в форме тела гранитный саркофаг Мернептаха оказался слишком тяжелым, его не смогли оттащить в глубину погребальной камеры, поэтому оставили при входе в углу, скособоченным, где он и простоял три тысячи лет! — Он позволил себе короткий смешок, снял очки, стер пыль со стекол носовым платком, вернул платок в боковой карман брюк, а очки (с заушными дужками, как в ножны, вставленными в телесного цвета «рукавчики») — на нос и признался своей скученной в душной камере маленькой аудитории: — Камнетесы-могильщики не были суперменами, они были обыкновенными людьми — ленивыми, рассеянными и отнюдь не высоконравственными. Посмотрите сюда: в этой боковой нише настенная картина была прорисована серыми чернилами, но так и не закончена, ее так и не раскрасили! Однако мне кажется, что такие, незаконченные, они очаровательны. Здесь ощущаешь руку художника, видишь нетерпеливые штрихи, нанесенные тысячелетия назад. Даже имея впереди столько времени, он спешил. Он не знал, что мы придем и будем критиковать его работу!