говорю, чтоб вы поняли, что за человек был этот Данбар. Когда Карлайл посетил сам Папа римский – Климент седьмой ‒ ему, знать, тут не шибко понравилось. – Бауэрман хохотнул. – Тот ещё был городок, наш Карлайл. Отчаливая отсюда, его святейшество назвал Карлайл самым беззаконным местом на земле. Данбар взбесился. Собственноручно он составил и изрёк длиннейшее проклятие в адрес бесчинствующих преступников, насильников, грабителей и убийц. По приказу Данбара это проклятие должно было быть зачитано во всех приграничных приходах для своих прихожан. Проклятие преизрядное, но часть я могу вам зачитать: «Я проклинаю их головы и все волосы на голове; я проклинаю их лица, их мозги и их мысли, рты, носы, их языки, зубы, их лбы, плечи, их грудь, их сердца, их желудки, спины, руки, ноги, и каждую часть их тела, от макушки до пяток, спереди и сзади, снаружи и внутри; …я проклинаю их жен, их детей, их слуг, что участвуют в их делах, их посевы, их скот, их шерсть, их овец, их коней, их свиней, их гусей, их кур, и всех их животных, их комнаты, их кладовки, их кухни, их амбары, их коровники, их скотные дворы, их огороды, их плуги и бороны их, и всю утварь и предметы, что необходимы для их жизни и благосостояния …». И далее в таком же духе. Злодеям были обещаны небесные кары, какими в Ветхом Завете наказан был египетский фараон и придворные Навуходоносора. «Пусть падут на них все бедствия, павшие на фараона и народ египетский, на их земли, посевы и на их скот». «Пусть воды реки Твид и другие реки, в неё впадающие, потопят их, как Красное Море потопило Фараона и египтян, охраняя богоизбранный Израиль».

Бауэрман немного отдышался пока Джейн, Фредди и Джереми изумлённо таращились на проклинающий камень, затем продолжил свой рассказ:

− В древности в Англии проклятыми камнями называли округлённые булыжники, на которые чародеи и друиды наносили магические слова, или соответствующие проклятия. Так вот, в рамках празднования Миллениума городской муниципалитет решил отличиться и заказал двум художникам музейный экспонат, на который вы сейчас смотрите. Гордон Янг и Энди Олтмен вырезали на этом камне все слова анафемы, адресованной преступникам, злодеям, ворам, насильникам и убийцам шестнадцатого века. Проклятие архиепископа Гэвина Данбара дошло до наших дней и стоит себе преспокойно рядом с городским собором. В него кидаются яйцами и капустой, против него протестуют местные жители, он уродует территорию храма, но всё же стоит, и ничего ему не делается.

Джейн отвела взгляд от монолита и сердито посмотрела на старика:

− Очень познавательно, мистер Бауэрман, особенно мне понравилось ваше красочное сравнение города с женщиной древнейшей профессии.

− Ох, ну простите, я немного увлёкся, со мной иногда такое случается.

Бауэрман, однако, не выглядел смущённым. Джереми смотрел на него с интересом:

− Мистер Бауэрман, неужели люди действительно приходят протестовать против того, чтобы камень стоял в городе? – спросил он.

− Приходят, каждое утро с табличками, некоторые хулиганят. Народ суеверный. Да, чего уж греха таить, я и сам жду не дождусь, когда этот булыжник уберут отсюда. Его в музей должны перенести со дня на день.

− Значит, вы тоже суеверный? – не унимался Джереми.

− Не то чтобы. Мне просто надоело яйца с капустой с этой махины счищать. Я, как видишь, немолодой уже. Да и вид паршивый с этим булыжником, без него куда лучше было.

Над городом прогремел гром, его раскаты оглушили путников и привели в чувство Фредди, который, казалось, уже слился взглядом с гранитным монолитом. В Карлайле стало почти совсем темно.

− Будет гроза, − произнёс Бауэрман, доставая из кармана дутой куртки пачку Голуаз, – вам бы поторопиться, если не хотите промокнуть до нитки.

Старик сунул сигарету в рот и закурил. Одна затяжка, и он моментально зашёлся мокрым хриплым кашлем. Джейн сжала губы. Джереми взял её за руку, давая понять, что им пора возвращаться к машине. В свете зажигалки, когда Бауэрман прикуривал сигарету, Джейн увидела капельки крови на бороде старика:

− Вы же себя убиваете, – еле слышно произнесла она, глядя на Бауэрмана, тщетно пытавшегося затянуться сигаретным дымом.

− Уже убил, – улыбнулся старик, обнажая жёлтые окровавленные зубы. − Мне себя беречь не для кого.

Вновь улыбаясь Джейн, словно давней знакомой, он спросил: «А тебе?»

Фредди взял Джейн под руку и повёл в сторону от проклятого камня и мрачного собора, выставившему в тёмное небо свою единственную башню. Старик теперь не только казался безумным, но и совершенно точно умирал практически у них на глазах.

Путешественники поспешили убраться от монолита, но они не успели сделать это до дождя. Небо разверзлось, наконец, бурным ливнем. Фредди тянул Джейн и Джереми за руки подальше от Бауэрмана, монолита и городского собора, чтобы поскорее добраться до машины и укрыться от ливня. Но Джейн постоянно оборачивалась. Старик всё также стоял на месте с мокрым огрызком сигареты во рту и смотрел на них. Фредди начал волноваться:

− Скорее, миссис Фрай! Чего вы ждёте?! – Фредди говорил прямо в ухо Джейн, чтобы дождь не заглушил его слова.

− Вам есть для кого беречь себя, а, миссис Фрай?

Смех старика перешёл в безумный хохот, который, казалось, заглушал всё вокруг, даже ливень.

− Милая Джейн, славная Джейн! Тебе есть для кого беречь себя, а, Джейн?

Последнее, что услышала Джейн, прежде чем они отбежали достаточно далеко – новый приступ кашля, громкий, как последний аккорд реквиема.

Они добрались до машины, промокшие и испуганные, забрались внутрь и несколько минут просто сидели молча. Никто не нарушал благословенную тишину. Джейн была белее мела. Её заколка вновь беспомощно повисла на мокрых спутанных волосах, но она не спешила собрать их. Фредди, сидя на водительском сидении, виновато посматривал в зеркало заднего вида то на неё, то на Джереми.

Джереми напряжённо думал, откуда Бауэрман знает Джейн. К окончательному выводу он пришёл, когда Фредди завёл мотор. Мистер Николас Бауэрман никогда не знал Джейн Фрай. Он лежит сейчас без сознания на площади у городского кафедрального собора. Он лежит рядом с гранитным монолитом, проклинающим безликих злодеев из тёмного прошлого древнего города. Он скоро умрёт, так и не прикончив последнюю пачку Голуаз. Ему снятся странные сны, но Джейн в них нет. Потому что он никогда не знал Джейн Фрай. Но он назвал её по имени. Ни Джереми, ни Фредди не называли Джейн по имени при Бауэрмане. Фредди назвал лишь её фамилию, но старик вряд ли мог расслышать при таком