Прикрывшись ладонью, она быстро мазнула губы едва заметным блеском, заколола у висков волосы, открывая лицо, поправила грудь, которая упругими розовыми сосками просвечивала сквозь льняное платье.

В этот момент к столику подошел господин Маниколопов — высокий, около 185 сантиметров, элегантный, спортивного сложения мужчина лет сорока пяти. «Дорогая, у нас гости?» — спросил Маниколопов, давая понять, что он за столом хозяин. «Да, Петр Петрович, прошу познакомиться: Наум Завада, негоциант, эксперт по антиквариату». — «Весьма интересно, — мужчина поклонился, но на господина Заваду не взглянул. — Маниколопов!» — бросил он еле слышно и присел за стол. «Петр Петрович, расскажите нашему гостю, чем вы занимаетесь. Может, какой совместный бизнес получится? — сверкая глазами, предложила Мегалова, а сама подумала: — Скорее, скорее предлагайте амурные сюжеты! Я согласна! У меня квартира рядом! А этот, Петр Петрович, хорош! Да, впрочем, я и с Завадой тут же на все соглашусь. Быстрее, дядьки! Что-то вы долго подступаетесь к женщине, которая давно согласна!»

«Площадка моего бизнеса так узка, что мне нет необходимости искать партнеров, — начал Маниколопов. — Я торгую морской водой! Туапсе, Черное море, причал, колея, вагоны, насос. В день наполняю и продаю пятьдесят вагонов — три тысячи тонн воды. Со всеми потребителями России знаком, моя специализированная консалтинговая структура воспитывает новых. Что тут можно придумать? Может, господин Завада расскажет о своем антикварном бизнесе?» — «А кто же морскую воду покупает?» — искренне удивилась Наталья Никитична. «Из трех тысяч тонн две триста я продаю в Москве, а семьсот — в Екатеринбурге. По нашим расчетам, уже в 2005-ом году реализация возрастет на сорок процентов, а в 2006-м — на все сто». — «Можно вопрос? А почему вы доставляете воду из Черного моря? Балтика ведь ближе», — вступил в разговор господин Завада. «Да!» — присоединилась молодая женщина. «Ближайший к Москве порт на Балтике — Выборг. До столицы — девятьсот километров. От Туапсе — одна тысяча четыреста. Вы правы, что ближе из Балтики. Но балтийская вода содержит мало соли — около семи десятых процента, а черноморская — около четырех. Она более стойкая при транспортировке и хранении. И более полезная». — «Прошу прощения, а куда она идет?» — спросила озадаченная молодая дама. «В бассейны и ванны богатых клиентов. Один литр — один доллар. Три тысячи тонн — это три миллиона литров, умножаете на один доллар… Скромный бизнес для одного предпринимателя». — «Значит, в день вы зарабатываете три миллиона долларов?» — «Нет, не зарабатываю, а оборачиваю три миллиона сто сорок тысяч долларов. В Екатеринбурге морская вода стоит дороже. К тому же из оборота необходимо вычесть затратную часть: налоги, транспорт, зарплату, другие расходы. Но все равно на жизнь хватает». — «С такими доходами вы легко сможете содержать гарем! Сколько может стоить одна провинциалка в нашем замечательном мегаполисе? Пятьсот долларов в месяц? Тысячу долларов с квартирой и питанием? Пусть две тысячи с квартирой, питанием, одеждой. Тридцать наложниц, на каждый день новая или все тридцать девиц в день, — это всего лишь шестьдесят тысяч долларов в месяц. При доходах, как минимум, в полтора миллиона в день, или сорок пять миллионов долларов в месяц… Шестьдесят тысяч ведь для вас смешная сумма, не правда ли?» — «Быстро считаете, как аудитор с Неглинки! Ха-ха! У меня таких заработков нет, — признался господин Завада. — Больше семи миллионов в год я не зарабатываю». — «Давайте сменим тему! Публичный подсчет своих или чужих денег не вызывает у меня положительных эмоций. Можно ведь поговорить о любви. По вопросу платных отношений я скажу следующее: у меня к ним особый вкус! Я от них никогда не отказываюсь. И от групповой гульбы, кстати, тоже!» — «Коллективной, патриотической?» — прищурив глаза, искоса глянув на Мегалову, спросил господин Завада. «При чем тут патриотической? — искренне удивилась Наталья Никитична. — Говорят, только испанки в любовных чудачествах плачут, что партнер не соотечественник, — а сама подумала: — Совсем неплохая мысль насчет коллективной любви! — И тут же продолжила: — Если нравятся сразу несколько человек, то что мешает заняться групповой любовью? Если бы со мной произошло такое, я бы не колебалась». — «В этом нет ничего удивительного, наш город живет в чувственном поле, — ухмыльнулся господин Маниколопов. — Зачем иметь свой гарем, если мы все живем в гареме?»

Тут необходимо прокомментировать загадочные слова Петра Петровича, чтобы жителям других городов стало понятно, что имел в виду коренной москвич.

Для многих жителей Москвы столица была одним огромным гаремом, но гаремом не восточным, где женщины в кружевах и шелковых платьях под звуки арфы ублажают хозяина, предлагая подносы с пахлавой и кальяны, наполненные душистыми травами. Московский гарем — структура более изощренная. Что там Содом и Гоморра! Что там улица красных фонарей в Амстердаме или злачные места Реппербана в Гамбурге! В нашем замечательном мегаполисе каждый имеет каждого! Как в круговом танце, где нет первого и последнего; где в тесноте кольца каждый поллюционирует на ближайшего соседа; где в сферическом эросе пинок в зад воодушевляет на приставание к находящемуся впереди. Не пожертвуешь своей невинностью, честью — не получишь, не возьмешь другого! А не имея другого, разве можно утвердить себя? Блеснуть благородством и мужеством? Нет, никак! Немыслимо! Именно такой закон существования царит в замечательном нашем мегаполисе. Именно это и имел в виду коммерсант Маниколопов.

«Так что если есть желание, — продолжал Петр Петрович, — могу предложить гостиничные апартаменты, а меню ресторана “Марио” доставят нам на подносе прямо в постель». — «Соблазнительное предложение!» — захлопала в ладоши Наталья Никитична. «Я тоже хотел бы поучаствовать в этой любовной оргии, — вступил в разговор господин Завада. — Вы не будете возражать, если я приглашу в номер виртуоза-скрипача из консерватории Игоря Кушелева-Безбородько, который своим мастерством поднимет тонус наших чувств? В таких пикантных ситуациях я с удовольствием слушаю Паганини. Кроме того, у меня есть обыкновение приглашать на эротические посиделки сочинителя текстов Юрия Васильевича Кашёнкина. Этим писакой я всегда пользуюсь, его запредельные тексты злят и отвлекают. А во время этого дела отрешенность мне необходима. Есть у меня еще один замечательный прием. Когда это самое начинается, то по моему заданию ко мне поминутно входит рассыльный Ваханя. Один раз он принесет сообщение о крупных сделках, другой — предъявит банковские уведомления о поступлениях на счет долларов, третий — известит о планируемых посещениях моих антикварных салонов сильными мира сего. Молчун Яков Михайлович — очень старательный малый. Мне импонирует, что жизнью вокруг себя он никогда не интересуется. Какой-то старый тип россиянина! Впрочем, может, и сегодня таких людей тоже предостаточно. Полное отсутствие у них желания понять мир напоминает мне сосредоточенность монахов во время ночных бдений». — «У вас необычный характер либидо, господин Завада! Я совсем не возражаю против такого эксперимента. Что только не придумает человек для радости плоти! Целое море эротической изощренности! Браво! Мне нравится! А вам, Петр Петрович?» — спросила Мегалова. «В таком случае я бы тоже придумал чего-нибудь этакое. Ведь если подходить к делу творчески, с фантазией, то быстрее приходит тосамое прекрасное вдохновение!» — и глаза торговца морской водой наполнились задумчивой нежностью.