— Доброе утро, — сказал я с улыбкой.

Кто же это такой, интересно?

— Стив, а ты что здесь делаешь?! — спросил мужик.

Надо же, а он меня знает откуда-то…

— Да вот в офис попасть не могу. Там замок сменили…

Я встал со ступенек. Мужик отскочил назад и дрожащей рукой провел по своим длинным рыжим волосам.

— Давай вали отсюда! — заорал он вдруг. — Быстро, чтоб я тебя не видел!

— Погоди, ты чего? У тебя что, случилось что-то?

Я хотел было приобнять его, успокоить, но он сбросил с плеча мою руку.

— Что у меня случилось? Ты что, охренел, что ли!? У меня из-за тебя трещина в запястье. Нос, может, переделывать придется!

Я ничего не понял, о чем честно ему и сообщил. Он попятился.

— Так, если ты сейчас не уйдешь, я полицию вызову.

Я вдруг догадался, что он, наверное, обкуренный.

— Ну чего ты так сразу-то. Пойдем в офис, поговорим…

— Хрен тебе в офис! — рявкнул он. — Я там замок сменил!

— Ты? Зачем? — Тут уж я совсем перестал что-либо понимать.

— А чтоб ты не вошел. Чтоб не спер чего, не разнес тут все. От тебя же после вчерашнего всего ждать можно…

Глядя на меня с параноидальной злобой, мужик пинал носком ковбойского сапога окаменелый комок жвачки, присохший к тротуару.

— А почему ты решил, что я там все разнесу? — мягко спросил я.

— Ты что, правда, что ли, ничего не помнишь? Между прочим, Салли тебя уволила. Выперла. Ногой, можно сказать, под зад. Босс!

Он ухмыльнулся, и тут я все вспомнил. Вот с такой же вот ухмылочкой он меня вчера и топил на заседании. В голове у меня что-то взорвалось, я бросился на Алана сквозь красный туман, сунул ему кулаком в живот, а второй рукой зажал ему шею. Он стал выдираться, вцепился мне в распухшие пальцы. Я взвыл от боли и выпустил его.

— Ах ты гад вонючий! — заорал он и бросился на меня. Он свалил меня на землю и хотел было прыгнуть на меня и затоптать до смерти, но я успел перекатиться и ухватить его за ногу. Алан запрыгал вокруг на одной ноге, не удержался и грохнулся прямо на больную руку. Лицо его посерело.

Я вскочил и пнул его в грудь, но тут же споткнулся об его ноги и повалился рядом с ним. Поднялись мы одновременно. Алан стоял сгорбившись и, зажимая руками солнечное сплетение, ловил ртом воздух. Я был больше и тяжелее его, но этот проклятый качок был в лучшей форме. Несмотря на его поврежденное запястье, бой получался равный, а в данной ситуации честный расклад меня не очень устраивал.

Я заметил возле лестницы пустую пивную бутылку, подхватил ее и, отбив донышко об стену, замахнулся на него «розочкой». Алан с трясущейся нижней губой все не мог отвести взгляд от блестящих зеленых осколков.

Я рванулся вперед, хотел перерезать ему горло. Он отскочил, но я успел царапнуть ему щеку. Открылась полоска бледного мраморного жира, из которой тут же потекла кровь. У Алана на щеке вырос красный бакенбард. Я снова замахнулся «розочкой», но на этот раз он успел увернуться и перехватить мне руку возле плеча.

Мы толкались, пытаясь вырвать друг у друга бутылку. В конце концов я отпустил ее и, перехватив руку, зажал ему горло. Яркая кровь толчками лилась из раны мне на рукав. Я попытался повалить его, но он подставил мне подножку, и я рухнул наземь, с треском приложившись головой об асфальт.

Когда я очнулся, Алан сидел у меня на груди. Я не узнал его, у него было совершенно чужое лицо: распухшее, безумное, перекошенное от злости. Он обеими руками сжимал мне горло, стараясь перекрыть кислород. Психоделические разводы у него на рубашке закипели, расплылись и закружились, как стеклышки в калейдоскопе, когда слишком много их натрясешь. Я учуял какой-то запах, и на этом мои мысли оборвались. Это и был «Обливион» от Калвина Кляйна.

Под свинцовым небом я шел вдоль лагуны. Воздух был густой, трудно было дышать. Остров — скорбные тропики: вода в лагуне зараженная, недобрая. Серые пальмы окостенели в бездыханном небе, нависают надо мной, а я все иду по песчаному берегу. Там дальше — что-то большое и темное, и над ним в мертвом воздухе подымается струйка грязного дыма. Это туша кита, которого выбросило на берег, и какой-то человек кромсает китовый бок. Алан в белом лабораторном халате кривым тесаком выхватывает из туши пласты жира. Тут же рядом горит костер из обломков корабельной древесины, а над ним прилажена огромная бочка из-под нефти. Алан шматами бросает в нее жир. Жир плавится и шипит, Алан кряхтит от усердия. Я отпрянул в сторону и увидел мелкое озерцо с каменным дном у самого края воды, а в нем — беспокойно снующую лиловую рыбку. Я смотрел на ее танец и постепенно проникался сознанием того, что ее беспорядочные на первый взгляд движения полны глубочайшего смысла, что они отражают мановения Невидимой Длани, управляющей нашими жизнями.

Я проснулся в постели под целой горой одеял. Сквозь щель в гобеленовых занавесях проглядывал еще один солнечный день. От жары и духоты свеча на столике возле кровати перегнулась у основания и склонилась перед белыми розами в хрустальной вазе, вода из которой испарилась, оставив на стенках беловатый налет соли. По стенам висели портреты семнадцатого века. По левой стороне комнаты меж двух дверей был протянут красный музейный канат. Через пару часов в эти двери гуськом потянется публика, но пока можно еще полежать. Роза на длинном стебле наклонилась ко мне и прошептала:

— Проснись! Налей мне воды! Я хочу пить, Стив, мне нужна вода.

Потом настало блаженное состояние, когда спишь и сам знаешь, что спишь.

Я проснулся неизвестно где и как, вокруг было темно, как под водой, но темнота была моя собственная, какая бывает, когда глаза закрыты. Я поднял веки и смог различить только неясные силуэты. Все вокруг: простыни, подушки, даже мое собственное лицо были какие-то шершаво-бумажные, как будто мою кожу вместе с постельным бельем мульчировали и прогнали через вторичную переработку. На тумбочке увядали лилии. Я посмотрел в окно. За стеклом опускались сумерки. В доме напротив, в закутке, освещенном лампой дневного света, офисный служащий отрабатывал оклад. Моя палата была не больше его закутка. В мутном свете я различил всякие нужные необходимости: столик, встроенный шкафчик для посуды, стул, телевизор на кронштейне. Дверь была открыта, и я успел поймать несколько кадров неизвестного фильма, в котором дама средних лет в оранжевом халате шаркая шла по коридору. Над моим изголовьем мягко светилась красная кнопка. Я нажал ее, кто-то вошел в комнату и повернул выключатель. Когда глаза привыкли к свету, я увидел перед собой невысокую пожилую медсестру в очках в стальной оправе.

— Добрый вечер, мистер Корк, — сказала она. — Я медсестра Барнз. Ну, как вы себя чувствуете?