мне, конечно, судить о законах надзвездных краев, но из всех известных мне людей ты меньше всего похож на преступника!

— Эта история выглядит запутанной и странной, — устало и почти виновато глянув на Могучего Утеса, сказал Ветерок. — Но, надеюсь, ты сумеешь меня понять, ибо она касается Потаенной части Предания. Еще во время учебы в университете я увлекся изучением сольсуранских песен и сказаний, рискнув предположить, что именно в них и сокрыта Потаенная часть.

Хотя некоторые коллеги, в том числе знакомый тебе Глеб, сочли мои выводы «бредом», большинство ученых отнеслись к работе с благожелательным интересом и даже сочли возможным предать ее результаты широкой огласке. У нас это называется «опубликовать». И хотя я едва ступил на порог открытия, моими поисками заинтересовались не только в дружественных мирах.

Дело в том, что в Альянсе также пытались найти ключ к Преданию и делали это весьма усердно. Я в этом сумел убедиться, когда во время войны, служа в разведке и выполняя одно непростое задание, имел неосторожность подставиться под пули и попасть в плен. Мне многое обещали в обмен на сотрудничество, но я понимал, чем это грозит не только Сольсурану, но и всему остальному миру. Они от уговоров перешли к другим средствам, но я выстоял, и они отступили. Когда же я вернулся, то узнал, что меня обвиняют в разглашении планов командования, информации, к которой я даже доступа не имел. Я все отрицал, но меня не слышали. Даже Птица. Она, похоже, до сих пор убеждена, что те сведения, о которых меня и не спрашивали, вырвали под пыткой. Такова была месть змееносцев.

Что же касалось моей работы, то она каким-то таинственным образом исчезла из всех архивов и библиотек, включая тайное хранилище Альянса. У всех же, с кем я прежде работал и у кого учился, словно сделался приступ потери памяти: никто не помнил, что таковая когда-то существовала. Почти все, пожалуй, кроме Птицы и ее деда, моего наставника, сочли меня сумасшедшим, а руководство университета к тому же постановило, что человек с такой запятнанной репутацией не имеет права продолжать работать в его стенах.

Так я оказался здесь. Моя нынешняя жизнь меня почти устраивает, я всегда мечтал о такой. Но единственное, ради чего я бы хотел вернуться в тот мир, — разыскать того, кто сделал меня изгоем и посмотреть ему в глаза.

Камень крепко пожал руку молодого воина. Последнее он ох как понимал. В его странствиях ему часто мнилось, что если бы ему когда-нибудь удалось сойтись глаза в глаза с князем Ниаком, он бы перестал видеть во сне залитый кровью тронный зал и глаза последнего из посланцев за миг до того, как он прыгнул вниз со стены царского дворца.

— Молись Великому Се, и Он тебе поможет, — проговорил он веско и серьезно. — Что же касается вас с царевной, то не мне, конечно, об этом судить, но кажется, небесный кузнец так крепко переплел цепи ваших судеб, что разъединить звенья можно, лишь оборвав обе цепи! Видел бы ты, как она на тебя смотрела во время поединка с Синеглазом, да и до того, когда ты рубил его кавуков! Неужели ты думаешь, что ее испугают трудности? Вот увидишь, она пойдет за тобой, если ты ее позовешь, ибо если и существует человек, способный сделать ее счастливой, то он сейчас едет рядом со мной.

***

Путешествие по травяному лесу даже верхом на зенебоке никогда не бывает быстрым. Крапчатый, Белый и Чубарый несколько раз менялись местами, прокладывая дорогу сквозь густые заросли твердой, как глинобитная ограда, многолетней травы. К ночи путешественники едва достигли берега Фиолетовой.

Хотя Великий Се не обделил землю Сольсурана водными потоками, Фиолетовую издревле считали матерью всех рек. Берущая начало высоко в горах, питаемая малыми потоками, вплетающимися друг в друга, точно волокна травяной рубахи, она стремительно выбегала на равнину и разливалась по ней мощным глубоким потоком, не уступая по ширине иному озеру. Покинув пределы травяного леса по пути к морю, она разбегалась на несколько рукавов, таких широких и глубоководных, что по ним без труда поднимались до самого Царского Града даже синтрамундские морские корабли.

Особой мощи Фиолетовая достигала к лету, когда начинали таять ледники и снежные шапки гор. Но и сейчас ее холодные, буйно несущиеся воды завораживали взор, а у каждого, кто искал брода или какой иной удобной переправы вызывали оторопь: преодолеть Фиолетовую вплавь редко отваживались даже умелые и опытные пловцы.

Камень мысленно поблагодарил вестников. Их град стоял в излучине на этом берегу, и, как сказал Ветерок, до него осталось не более дня пути.

Приветливо и уважительно общавшийся с Могучим Утесом весь прошедший день, к вечеру молодой Ураган сделался задумчив и рассеян. Он почти не притронулся к ужину, предоставив Камню в одиночку управляться с обильной снедью, которую, собирая сына в дорогу, приготовила заботливая родня. Вместо того, чтобы устроиться на ночлег, он долго бродил по берегу, задумчиво вглядываясь в заречную даль и, казалось, с кем-то пытался вести диалог.

Могучий Утес не решился ему мешать. Он понимал, что молодому воину сейчас ох как нелегко! Несправедливое бремя чужой вины и возведенная этим бременем стена отчуждения между ним и теми, кого он прежде знал как друзей, каленым железом жгли его сердце, рождая все новые сомнения. Какими еще упреками его встретит Глеб и другие вестники? Какие преграды они возведут между ним и той, которую он любил? Хватит ли у него духу сказать царевне те слова, которых ждала она и на которые его благословляли и Камень, и родные?

Поднялся Ветерок с первым проблеском зари, и по его утомленному виду Камень понял, что ночь он провел без сна.

Восход проливался над травяным лесом кровавым дождем. Над рекой мотались стаи летающих ящеров, где-то вдалеке выли кавуки.

Они проехали несколько десятков поприщ, когда ветер с Полуночи принес запах дыма. Погруженный в глубокую задумчивость, Ветерок резко выпрямился в седле, устремив взгляд к горизонту, а затем с силой ударил пятками по бокам зенебока. Зверь обиженно заревел, но поспешил выполнить приказ хозяина. Перейдя сначала на рысь, а затем в галоп, он понесся напролом через травяной лес, далеко выбрасывая сильные, крепкие ноги.

Камень велел Крапчатому следовать за ними. Они преодолели еще несколько поприщ, когда глаза Могучего Утеса, что греха таить, уже не такие зоркие, как у молодого Урагана, различили столб черного дыма, поднимавшийся над горизонтом там, где по его представлению должен был располагаться Град вестников.

Хотя Могучий Утес