Якушев мог на себе почувствовать эту технологию, будем считать от Достоевского, на которого так ориентировался Артузов. Тут цепляло Артузова то обстоятельство, что образ Порфирия Петровича Достоевский отчасти выписал под влиянием бесед с Леонтием Васильевичем Дубельтом, заместителем начальника Третьего отделения времен Николая Первого. Достоевский ведь тоже попал в революционную историю и был арестован. Но видно большое впечатление произвел на него Дубельт. Бесследно это не прошло для опыта писателя. Впрочем, как и для Якушева не прошла бесследно выбранная Артузовым тактика убеждения. В общем, из уст Артузова звучали следующие аргументы.

Аргумент первый. С кем вы связались, Якушев? Артамонов, Щелгачев и те, кто за ними выше, – они там, на свободе, а вы здесь. Они оттуда жаждут вновь втянуть Россию в войну, из которой мы только что выбрались. Снова кровь, разруха. Неужели вы этого хотели?

Аргумент второй. Можете ли вы, ради тех планов, что замышляют Артамонов и компания, пожертвовать своей семьей?

Аргумент третий. Вы же белая ворона среди этой публики. Вы дельный специалист, хороший инженер, еще в старое время карьеру начинали с нуля, всего добились сами. Теперь работаете, по сути, над восстановлением народного хозяйства, на благо страны. Вам доверяют, вас ценят. Вы хотите лишиться этого?

Аргумент четвертый. Ваши так называемые «новые друзья» говорят, что выступают за народ. Но стоило этому народу в 1914 году дать оружие, как через три года он его повернул против режима. Народ, сидевший третий год в окопах мировой войны, был озлоблен. И не большевики сделали его злым. Он не понимал, за что воюет и почему к нему относятся как к скотине. Почему он воюет в лаптях, миллион которых заказало военное ведомство из-за нехватки сапог. Почему фронт не обеспечивался толком мясом, хлебом, а в тылу процветали мародеры и жулики? В Питере рестораны были забиты, знать гуляла с омарами и «ананасами в шампанском». Фронтовики это знали, и презрение к власти, к богатеям было неподдельным. Это презрение, переросшее в возмущение, вылилось полной чашей в октябре 17-го. Его еле удалось ввести в некие границы. Народ пошел за социалистами и большевиками. Он не хотел такой жизни. Вы хотите ее вернуть, вы хотите опять пережить это народное возмущение?

Аргумент пятый. Вы говорили Артамонову, что против интервенции, а им она нужна. Разве не так? Они готовы позвать кого угодно, чтобы пойти войной на Россию, а потом расплатиться с ее «освободителями» ее же территорией и недрами. И это только для того, чтобы им вернули их имения, счета, заводы, фабрики. Они уже сейчас провоцируют пограничные конфликты, организуют бандитские рейды на нашу территорию, натравливают на нас определенные страны.

Аргумент шестой. В Гражданскую войну победили мы, хотя развязали ее они. А мы победили потому, что с нами была большая часть народа. На нашей стороне были лучшие генералы русской армии. Герой Первой мировой войны генерал Брусилов сказал «нет», когда ему предложили возглавить военный переворот во времена Керенского, еще до прихода к власти нас, большевиков. Второй раз он сказал «нет» после Октябрьской революции, когда ему предложили бежать на Дон, к генералам Каледину и Алексееву, где против нас уже формировалась белая армия. Брусилов тогда сказал, что пришло время всем объединиться не под трехцветным, а под красным знаменем. А потом помните известное обращение к офицерам и солдатам, воюющим у Врангеля, где его подпись стояла рядом с подписью Ленина и Калинина. А единственного сына его, красного командира, белые казнили. Мстили, конечно. И другие генералы, военная элита, были с нами – Зайончковский, Снесарев, Свечин, Клембовский. Еще можно с десяток имен назвать. Большая часть офицерского корпуса воевала на стороне народа. Вы это знаете. После победы над Деникиным мы отменили смертную казнь. А чем нам ответили? Заговорами и убийствами.

И здесь Артузов вспомнил слова Виктора Гюго: никто не может быть героем, когда выступает против своего народа.

Аргумент седьмой. Вы, Александр Александрович, должны помочь нам, государству нашему, включиться в борьбу с врагами нашей, теперь Советской России. Вы сделали шаг нам навстречу, искренне обо всем рассказали. Теперь мы ждем от вас нового шага – решения принять участие в той тайной войне, что мы ведем. Уйти от этой войны уже не получится. А у вас все качества для нее. Вы можете быть в роли контрреволюционера, монархиста, главы подпольной организации, чтобы мы, ГПУ, могли контролировать деятельность заграничных эмигрантских центров, нацеленных на борьбу с нами, на террор, на подготовку очередного военного похода в Россию. Но без помощи Франции, Англии этот поход обречен, а с их участием – снова интервенция, снова кровь. Значит, надо остановить эти дикие намерения.

В конечном счете, Якушев не мог устоять против политической логики Артузова, хотя вначале оказался активным собеседником, энергично оппонировал. Но под грузом ее аргументов он сказал «да», что означало готовность к сотрудничеству.

Из Якушева получился превосходный агент. Бородка клинышком, тонкое пенсне, белые манжеты, безукоризненный французский. И пристрастия – русская кухня с ее разносолами и балет. Каждую пятницу вечер в Большом, ужин потом в ресторане на Тверской вдвоем под лампой с красным абажуром, поглаживание под скатертью нежного шелка, обтягивающего колени очередной балетной пассии. И раз в полтора, два месяца с заданием ГПУ в Париж, в роли председателя подпольной монархической организации. И там в первый же вечер – в «Русский уголок» на Елисейских Полях.

– Икру подайте и расстегаи горячие. Паштет из дичи, грибы, разумеется в сметане, голубчик. Ну, и курник, конечно. Водочки? «Смирновской», со слезой? Да, мне врачи не рекомендовали. А, давайте! И, конечно, гурьевскую кашу! Ну и кофе, и коньяк.

На другой день встречи, встречи, встречи. С великим князем, с генералом Кутеповым, опять с Артамоновым. И снова Москва. Кабинет на Лубянке. Отчет, обсуждение, детали, планы. Через день подмосковная дача, заседание мифического политсовета. И так месяц за месяцем, до 1927 года, когда оборвалась череда дел мифологической организации «Трест».

Двадцатые годы. Время какое-то шальное. Новая экономическая полубуржуазная политика вперемежку с революционной романтикой, с красной идеей. Такое время рождает и мошенников и романтиков, ярких писателей и поэтов. И героев соответствующих. То время подарило нам Остапа Бендера, романтика «золотых» стульев, ликующего и страдающего обывателя-интеллигента Кавалерова из «Зависти» Юрия Олеши. Во МХАТе тогда шли «Дни Турбиных». Публика наслаждалась булгаковскими героями: Алексеем Турбиным, штабс-капитаном Мышлаевским, ротмистром Шервинским, красавицей Еленой и смешным Лариосиком. Преображалась жизнь после Гражданской войны и крестьянских восстаний, преображались люди. В Москве Ольга Вячеславовна Зотова, та, что из толстовской «Гадюки», дворянская кровь, вкусившая с красными рубку Гражданской войны, однажды сбросила с себя мужские штиблеты и ситцевую серую кофту и предстала перед сослуживцами Треста цветных металлов в черном шелковом платье и чулках телесного цвета, лакированных туфельках из московского ЦУМа, со стрижкой, блестевшей как мех. Сослуживцы остолбенели, а начальник молвил: «Ударная девочка». В новом обличье Зотова почувствовала себя так же легко и свободно, как в годы Гражданской войны, когда не расставалась с боевым конем и кавалерийской шашкой.