В начале нас было пятеро. Первым был Отец, вы знаете его как Мерлина. Но у него есть и другие имена: Один, Зевс и Баба-яга.

Вторым был трикстер[8]: Пак и Локи[9], Койот и Ананси[10]. Третьим и четвертым были воины-близнецы, вон они.

Женщина машет рукой в сторону Андрасты и ее рыжеволосого спутника, и те в ответ склоняют голову.

– Их звали Афина и Арес, Баст[11] и Гор[12], Ниррити[13] и Мангала[14], Боудикка и Спартак. Я – пятая. Я муза и мадонна, и у меня много имен. Вы можете звать меня Нимуэ[15], хотя другие знают меня как Муджаджи[16] и Исиду[17], Афродиту и Офелию. Наших имен становится больше по мере того, как вы добавляете нас в свои сказки, и каждый раз, когда вы даете нам новое имя, мы становимся еще сильнее. Вы дарите нам бессмертие.

Я смотрю на Андрасту и начинаю видеть разные обличья, которые она принимала за тысячи лет. Я не понимаю, как это происходит и видит ли это кто-нибудь еще, но она как будто меняет форму у меня на глазах, как тени на речной глади. Я вижу ее в одном главном облике – женщина-воин огромного умения и ума, – но вижу также и множество других женщин-воинов: безжалостную королеву и девочку-рабыню, которая учит сестру писать на пыли под их скованными ногами. Душой они – одна и та же женщина, хотя их истории очень разнятся. Я и на поющую женщину смотрю так же и вижу сразу и юную девушку, рыдающую по утраченной любви, и гордую женщину, обнаженную, беременную, с презрением смотрящую на своих почитателей.

А песня-речь продолжается.

– Со временем мы стали для вас богами и богинями. Вы приносили себя в жертву на алтарях, предлагали нам свои души в обмен на каплю благосклонности. И вам этого было мало. Вы желали пробить стену между этим миром и Итхром. Долгие века человечество трудилось над тем, чтобы построить такой переход, но этого не случалось до тех пор, пока мы, феи, не приложили свои силы к тому, чтобы разрушить барьер. Много тысяч лет спустя, когда те, кто строил эти ворота, давно обратились в прах, появился человек, способный править обоими мирами, и звали его Артуром. Это он создал танов, он умолил нас выбрать из множества человеческих существ горстку таких, кто смог бы защищать человечество от его собственного воображения. Но хотя Артур, предатель Аннуна, Великий Предатель, желал бы уничтожить нас, фей, мы выстояли. И теперь каждый год, в то время когда притяжение Аннуна сильнее всего, мы призываем лучших из вашего рода. И вот вы здесь. А теперь ваша очередь начать свои истории.

Песня-речь заканчивается. Сначала я даже не замечаю, что Нимуэ уже молчит, потому что власть этой музыки продолжает держать меня. Песня впитывается в мое тело, как воспоминание о сказке на ночь, знакомой, красивой, полной скрытой тьмы. Рамеш слегка встряхивается, а девушка по другую сторону от меня не в силах перестать моргать. Мы приходим в себя.

– Испытание для всех разное, – говорит лорд Элленби. – Это может быть нечто тяжелое, но наберитесь терпения, доверьтесь своим инстинктам, и все будет в порядке.

– О боже, о боже, о боже, – шепчет Рейчел.

– И вот еще что, – продолжает лорд Элленби. – Вы не сможете видеть нас, но мы вас будем видеть. Не забывайте об этом.

– Дети допускаются только с родителями, – бормочет Олли, вызывая хихиканье свиты.

– Верно, мистер Кинг, – кивает лорд Элленби. – Но вы теперь знаете, что кошмары могут убивать. И вам предстоит встретиться с худшим из ваших кошмаров. С чем-то таким, о чем вам следует подумать прежде, чем отпускать шуточки.

Это стирает с лица Олли самоуверенную ухмылку.

– Готовьте ваше оружие, – говорит лорд Элленби.

Стоп, разве я что-то пропустила? Может, где-то лежит груда мушкетов, и я должна была прихватить один по пути сюда? Потом я вижу, как все достают совершенно разные предметы, и понимаю, что он имел в виду мой кулон. Я достаю из кармана сломанное украшение. Меня одолевают сомнения. Если мне предстоит оказаться в ситуации, где речь пойдет о жизни или смерти, как я смогу защититься вот этим?

Я бросаю косой взгляд на Олли. Могу поспорить, его оружие куда более полезное, чем кулон. А он сжимает в руке пару разрисованных деревянных кружочков – моя работа, подарок ему на Рождество годы назад. Я тогда изучала эпоху Регентства в искусстве и была одержима портретами в профиль. Олли и папа постоянно вертелись, позируя мне. И теперь Олли держит результат моих трудов: в одной руке – его собственный профиль, в другой – портрет папы, причем растрепанная борода выписана во всех подробностях. Я просто поверить не могу, что Олли выбрал нечто такое, к чему я не просто прикасалась, а что сделала своими руками. Нет, решаю я, это потому, что на портретах он сам и папа. Ко мне это не имеет отношения.

Феи становятся вокруг белого алтаря в центре Стоунхенджа. Андраста улыбается мне, проходя мимо.

– Ты ее знаешь? – спрашивает Рейчел.

– Конечно. Сколько себя помню, – отвечаю я, пытаясь изобразить приемлемое самодовольство.

– Пусть первой выйдет девица Горлойс, – злобно ухмыляется Мерлин. – Та, что не избрана.

– О чем это он? – шепчет кто-то.

– Это он о моей сестре, – хихикает Олли.

– Ферн? – окликает лорд Элленби.

– Конечно, – киваю я.