– Эй, за что? ― возмутился друг.

– За то, что кинул меня тогда с Быком. За то, что боны охотятся на меня, а не на тебя. В общем, за то, что все дерьмо этого мира льется почему-то на меня, а не на тебя. На тебя же, лохматая сволочь, всегда льется дождь из одних ромашек и леденцов.

– Но я ж не виноват!

– Мне по фиг. Живи теперь со своими семьюдесятью процентами.

Я села на корточки, пошарила в воде и вытащила биту. Бордовые пятна въелись намертво, так и не отмылись. Проволока заржавела и стала ярко-рыжей.

– Надо закопать ее, ― сказала я.

Мы зарыли биту под елкой перед тоннелем.

– Куда ты сегодня, опять к ним? ― ревниво спросил Тотошка по дороге назад.

– Ага. В городе нам не надо вместе появляться. Да и с панками мне чуть спокойнее, чем одной или когда мы вдвоем. Их много. Скины в Днице почти вымерли, Дуче их сильно прессовал, так что панков сейчас никто и не трогает.

– Не понимаю, как ты с ними тусуешься, они же тупые.

– Зато с ними безопасно. А ты чего будешь делать?

– На «собаку» пойду, кататься.

На том мы и расстались.

* * *

Закопченные стены, грязь. На улице зарядил косой ливень, и вся наша тусовка перебежала с любимой остановки в подъезд. Пашка на подоконнике играл на гитаре, я ему подпевала. У меня в руках были банка пива и спички, которыми я баловалась, оставляя на штукатурке черные горелые кружки. Пролетом выше на подоконнике сидела Маринка со своим парнем Ваней. Если бы Пашка перестал играть, мы бы услышали, как они там целуются, а может, уже и не только.

Я в этой компании второй раз и наконец-то стала кого-то запоминать, а то знала только девчонок и Быка. Теперь вот выяснилось, что есть Маринкин Ваня, который работает в тарном цеху на конвейере, ― по мне, так не симпатичный: крепкий, а вот лицо как у мартышки. Волосы блеклые, кожа в каких-то пятнах ― не то веснушки, не то болезнь. Еще есть Пашка, который с гитарой, прикольный. Лицо приятное, глаза темные, почти как у Тотошки. Волосы не разобрать, какого цвета ― слишком короткие. Голос завораживающий. Вообще Пашка располагал к себе. Он недавно вернулся из армии, поэтому в его репертуаре столько армейских песен. Эти трое в тусовке постоянные ― Бык, Ваня и Пашка, остальные приходят-уходят: появятся на пару часов и свалят. Таких много, их я еще не запомнила.

Алиса и Настька сегодня не появились, из девчонок ― я да Маринка. Бык был в игривом настроении: топтался вокруг меня, не давал скучать. То пихнет в шутку, то скажет что-то смешное, то даст стаканчик, то отнимет, то схватит меня и поднимет высоко в воздух ― я визжала, было страшно, что уронит.

– Не бойся. Тебя ― никогда не уроню. Сам упаду, но тебя держать буду.

Вообще, он вроде был ничего. Но во мне еще крепко сидела обида.

И все равно мне было скучновато, я не любила подъездные тусовки. У меня развивалось что-то типа клаустрофобии, сразу становилось душно и давили стены. А вот настроение, несмотря на дождь, было позитивное.

Прошло полторы недели с той стрелы, а меня еще не поймали. Конечно, вряд ли боны перестали прочесывать Днице. Они не успокоятся. Я подозревала, что с каждым днем они только звереют, но… чувствовала себя лисой, которая ловко смогла убежать от охотников.

Я умнее и хитрее. Вам меня не поймать.

* * *

Следующим утром мы с Маринкой поехали на вещевой рынок. Я все еще носила то, чем она со мной щедро поделилась, но пора было прикупить и что-то свое. Тряпки продавались за овощными палатками: где-то ими торговали на сборных прилавках, где-то на табуретах, а где-то и просто на земле, на картонках. Пока Марина выбирала себе футболку и платье, я тоже разглядывала китайскую одежду и обувь. Наконец меня заинтересовал один прилавок, весь увешанный особенно мрачными, темными вещами.

Я схватила черную прямую джинсовую юбку, пышную юбку-сетку серого цвета, черную тунику с заклепками и несколько топиков. Со всем этим я и ушла в примерочную, если можно было так назвать застланную грязным картоном нишу за спиной продавщицы. Организовали эту «примерочную» между грудами челночных мешков, а в маленьком мутном зеркальце с отколотыми краями я могла увидеть либо свои ступни, либо руки, либо шею ― все по отдельности. И тем не менее я убедилась: шмотки сидят как надо.

– Беру все! ― Я сложила перед продавщицей гору вещей.

В этот же день мы с компанией отправились на электричке на озеро. Собралась все та же тусовка. Ехали в тамбуре. Чтобы сюда проникал воздух, мы засунули между дверями пивную бутылку. Я с успехом пролезла в образовавшуюся щель, наполовину высунулась наружу. Ветер бил в лицо, почти невозможно было вдохнуть. Но все равно это было непередаваемое ощущение.

Выйдя из электрички, мы нырнули под платформу и прошли в сторону озера, разложили вещи у бетонной пристани недалеко от огромной мусорной кучи. Парни за секунду разделись и побежали по берегу. Я успела только стянуть топик, ― а они уже сиганули в воду.

Раздевшись, я побежала по пристани и, нырнув в воду бомбочкой, подплыла к остальным. Мы плескались и топили друг друга. И тут ко мне вдруг подобрался Бык, сгреб меня в охапку и понес на берег.

– Пусти! Что ты задумал? ― завизжала я.

Он забрался на пристань и пошел к краю. Да он же сейчас бросит меня в воду! Нет!

– Отпусти! ― брыкалась я. ― Не хочу! Не надо!

Но Бык только засмеялся.

– Готовься, сейчас прыгнем!

Я успела только зажать нос, и он вместе со мной на руках сиганул в озеро.

– Ты придурок, Бык! ― Я выплыла на поверхность и еще долго плескала в Быка водой.

Замерзшие, голодные, мы наконец вышли на берег, разложили припасы. Водка, сок, пирожки Ваниной бабушки, сухарики, хлеб, паштет, огурцы и сосиски ― прямо королевский пир! Мы пили и пьянели, потом купались и трезвели. Снова пили. Потом играли в карты.

– А давайте на раздевание? ― предложил Бык.

– Очень смешно, ― буркнула Маринка, оглядывая всех. ― Сыграть мы сможем только один кон, и сразу найдется проигравший.

Когда стало прохладно, развели костер. Пашка играл на гитаре, а мы прыгали через огонь. Ванек упал, голым боком приложившись о раскаленные угли. Следующие десять минут Маринка скакала вокруг него и причитала. Ванек выпил залпом стакан водки, это подействовало как хорошая анестезия, и он снова повеселел.

Потом мы сидели на пристани в ряд, свесив ноги. В центре ― Пашка с гитарой. Справа от меня ― Бык. Небо заволокло противными свинцовыми тучами. Резкий порыв ветра поднял мусор.

Мы пели под гитару и смотрели на мусорный вальс. В воздухе кружили обрывки газет, листья и пакеты. За ними, догоняя, катились по земле шприцы.