* * *

Ольга припарковалась в безлюдном переулке, cдвинула на лоб солнцезащитные очки, после чего с интересом покосилась на самоубийцу или кто он там? Этот ненормальный чувствовал себя комфортно: развалился в кресле, выставил локоть в окно, насвистывал и, похоже, забыл, что поговорить — его инициатива.

— Я слушаю, — сказала Ольга сухо.

— А, да! — выпрямился он, после повернулся к ней всем корпусом. — У меня достоверная информация, но она…

Евгений Ильич поднял руку, потер пальцы друг о друга, намекая на вознаграждение и ухмыляясь. Ольга, отставив первое впечатление, а было оно негативным, посмотрела на вымогателя другими глазами — беспристрастными. И что? Видно сразу: пьянь. Но если его помыть, постричь, приодеть и не давать пить с месяц, он предстанет почти красавцем. В сущности, мужчину красит ум, а у него глаза умные, хоть и подлые. Вероятно, что-то не заладилось в его жизни, Оля, сама намаявшись от безденежья в юности, жалела всех сломленных.

— Я дам денег, — пообещала, отведя глаза в сторону. — Если ваша информация того стоит.

— Стоит, стоит, — с жаром заверил он. — Я знаю адрес квартиры, которую снял ваш муж любовнице. Я знаю, как зовут ее, где она работает, учится.

И заглянул в лицо Ольги, подавшись корпусом вперед… надежда вытянуть из нее хотя бы пару сотен скоропостижно скончалась. Где рыдания, проклятия, угрозы, на которые так падки женщины в миг, когда рушится вся вселенная? Тем более рядом незнакомый человек, которого, она, возможно, больше не увидит, значит, он не врет, ему незачем. Неужели Евгений Ильич обманулся? Похоже, да. Ольга отнеслась к новости индифферентно, а он столько часов прождал эту сытую корову! Но вдруг она:

— Чем докажете, что говорите правду?

— Да ничем. Я просто говорю правду. Если пожелаете, то убедитесь в моей честности, когда застукаете мужа у любовницы. (Да она просто сталь! У него остался последний козырь, правда, слабый.) — Любовница — моя дочь.

— Что?! — почему-то ужаснулась Ольга.

— А то! Дочь моя. Думаете, мне приятно, что ее пользует чужой мужик? Пусть отстанет от моей Ленки! Задурил ей голову, она ж молодая, глупая еще. Но очень красивая, тут я его понимаю… Давайте так: сначала деньги, потом… стулья.

Он приготовился красноречиво растолковать выгоды владения информацией, а мадам без уговоров раскрыла сумочку и запустила туда пухлую ручку. Увидев купюру, предатель свел глаза в кучу, не веря везению, в атрофированном мозгу пульсировало: пять штук, пять штук! Вот это деньжищи! Цапнув купюру, он крякнул и скороговоркой выложил адрес, имя, по каким дням и в какое время муженек заезжает к Ленке. Теперь Оля пусть переживает на здоровье, а он с легким сердцем открыл дверцу авто и уже ступил ногой на асфальт, но тусклый голос обманутой жены задержал его в машине:

— Вы очень плохой человек.

— Чего? — обернулся он, изобразив угрозу на лице.

Она не видела его мимических ужимок, следовательно, не испугалась. Ольга смотрела прямо перед собой и говорила будто бы и не ему вовсе:

— Как можно сдавать родную дочь? И кому? Жене любовника. Люди сейчас способны на любой тяжкий проступок. Ее же могут… изуродовать… даже убить. По вашей вине. Из-за вашей алчности и подлости.

— Знаешь, не совести меня…

— Что вы, я не так наивна, чтобы совестить человека, который с совестью давно расстался.

— М… — Он все же смутился, во всяком случае, бесстыжие мигалки потупил. — Зря вы так… хлестко. Да, я никто сейчас, меня смяло колесо истории… а вас то же самое колесо подбросило вверх. Незаслуженно подбросило. Ну кто вы, кто? Торгаши. Барыги. Ничего не создаете, не производите. Раньше были спекулянтами, а сейчас — бизнесмены! Бизнесмены — пф! Но знаете, уважаемая, если вас не станет всех разом, ну, денетесь вы куда-то, к примеру, корабль инопланетный вас заберет, мир не рухнет, не-а. Никто не станет искать: а куда делись жулики? Загоняли нам фуфло под видом брендов, где ж они? Потому что никто не заметит, что вы исчезли. Учителя будут учить, врачи — лечить, а крестьяне — кормить. Вот они незаменимы. Зато понтов ваша порода имеет больше, чем у датской королевы. Но у нас же в России как: от сумы и от тюрьмы… Будьте счастливы.

Оратор захлопнул дверцу и пошел восвояси, сунув руки в карманы брюк и сжимая в одной из них купюру.

* * *

Поздно вечером Лидия Даниловна зашла к Нике узнать, что думает полиция по поводу экстравагантного ограбления. У той была готова собственная версия, причем полицию она в свои домыслы не посвятила. Предоставив Лидану ноутбук с фотографиями супермачо из парка, Ника уселась на подоконник, обхватила колени и уставилась в раскрытое окно. В комнату нежно вливался ночной воздух, после суетного дня он был как подарок, живил прохладой.

Вот на кого хотелось бы быть похожей Нике — на Лидан. Во всем. Во-первых, умение держаться: Лидан не суетлива, движения ее плавные, но точные. Она сдержанна, попусту не болтает, начитанна, умна. Во-вторых, живет по правилам, которые успешно забылись не только поколением next, аксакалами тоже. Ну и последнее — внешность: тонкие черты выточены искусно, фигура почти не претерпела изменений, так что смотреть на Лидан приятно. Все в ней гармония, все диво… Но почему-то люди, близкие к идеалу, не бывают счастливыми. Правда, Лидия Даниловна никогда не жаловалась, только это необязательно, чтобы понять: эта женщина что-то прячет внутри себя. Поэтому ее темно-серые глаза обращены внутрь и всегда грустные.

— Ну, знаешь… — после длинной паузы потрясенно выговорила Лидан. — На его месте я бы тебя убила.

Как многие молодые люди, не обремененные моральными принципами, Ника полагала, что для натур творческих ограничений не должно существовать, потому фраза «я бы тебя убила» вызвала протестный тон:

— За что?!

— Как ты не понимаешь… — покачала головой Лидан. — Так нельзя!

— Почему нельзя?

— Потому что! Разве это нужно объяснять? Нельзя, и все! По какому праву ты вторглась со своей камерой к этому парню? В такой интимный момент… Ты совсем рехнулась? На юридическом языке это вторжение в частную жизнь!

— А не надо любовью заниматься на травке!

— В нормальной стране подобный проступок карается законом. Слышишь — карается! А не наказывается.

— Я и не рассказала полиции, — заворчала Ника. — Подумала, вдруг меня арестуют…

— Ага, ты все же знаешь, что так поступать нельзя, — подловила ее Лидан. — Знала, но снимала парня и его девушку. Ника, я… разочарована. Ты воспитанная, начитанная и глубокая девушка, а повела себя… Не ожидала я.

Она снова перевела взгляд на снимок обнаженного молодого человека, схватившегося за прутья ограды, признав, что оторваться от изображения трудно. Искаженное яростью лицо (что нисколько его не портило), растрепанные пряди волос, ровные зубы, яростный взгляд — во всем этом такая мощь чувствовалась, что невольно комок подступал к горлу. Прутья ограды только подчеркивали силу и, конечно, красоту. Кадр получился смысловой: будто парня посадили в клетку, откуда он рвется на волю, но не проходило ощущение, что ему никогда не вырваться. Вздувшиеся жилы, рельеф напряженных мускулов, блики на мышцах, капли пота, поймавшие световые отблески… Потрясающе! Нике удалось невозможное: красота и безысходность в одном кадре. Сфотографируй то же самое кто другой — эффект пропал бы, однако Лидия Даниловна удержалась от восхвалений, а то у девушки головка закрутится не в ту сторону. К тому же речь велась не о великолепии кадра, даже не о проступке амбициозного фотографа, распрощавшегося с деликатностью, — все это явилось отступлением от главной темы. К ней, теме, Лидия Даниловна и вернулась: