– Когда мы догадались, что пистолет поврежден, – продолжила его рассказ Лиза, – мы захотели узнать правду: кто убийца. И тогда возник этот план. Мы были уверены: убийца не сумеет не выдать себя, увидев воскреснувшего Андрея. Только я и представить себе не могла, что это – маменька...

– Вообще-то, честно говоря, лично я подозревал Полину, – признался Репнин. – За ней подобное водилось, однажды она из ревности чуть не сожгла Анну, заперев ее на конюшне.

– Вот еще! – вскинулась Полина. – Нашли изверга! – Да как вы смели подозревать мою девочку? – рассердился князь Петр. – Пожалуй, мне стоит поторопиться с тем, чтобы раз и навсегда избавить тебя от прошлого, дав твое настоящее имя и новую жизнь, которой у тебя до сих пор не было.

– Благодарю вас, папенька, – расцвела Полина, еще крепче прижимаясь к князю.

– Я готов извиниться перед Полиной, – смиренно склонил голову Репнин. – Я думал о ней хуже, чем она есть. Будем считать, что я ошибался.

– Оставь реверансы, Миша! – презрительно сказала Лиза. – Мне нет дела до этой самозванки. Отец, вы действительно настолько увлечены этой деревенщиной, что даже не понимаете, что произошло в вашем доме? Вы не поняли, что ваша жена, мать ваших детей, хотела убить вас, а убила собственного сына, моего брата?! – Лиза, прошу тебя, пусть эта страшная правда останется между нами, – тихо сказал князь Петр, глядя на неподвижно сидевшую на диванчике Долгорукую. После того, как Репнин открылся, она, точно слепая, добрела до своего любимого места в гостиной и замерла там, подобно египетскому сфинксу – величественная и холодная.

Соня и Татьяна переглянулись между собой и согласно кивнули князю Петру.

Лиза растерянно взглянула на Репнина.

– Однако, Петр Михайлович, – твердо сказал он, – вы, кажется, забыли, что по вашему обвинению в тюрьме сидит невиновный человек. Призывая нас всех скрыть правду, вы обрекаете Владимира на каторгу, а, быть может, и на смерть.

– Мне сейчас не до Корфа, – с раздражением ответил князь Петр и попытался подойти к жене, чтобы увести ее из гостиной, но Репнин преградил ему дорогу.

– Я не позволю вам наказывать Корфа за то, чего он не совершал, – тихо, но с угрозой произнес Репнин.

– А я не питаю никакого сочувствия к барону, чтобы прощать ему все его предыдущие прегрешения! – воскликнул князь Петр.

– Так вы решили воспользоваться случаем, чтобы избежать дуэли? – понимающе усмехнулся Репнин. – Вы прекрасно знаете, что Владимир стреляет лучше вас, и хотите избавиться от более сильного соперника?

– Вы обвиняете меня в трусости? – вскипел князь Петр.

– Я обвиняю вас в подлоге и заведомо ложном обвинении! – торжественно сказал Репнин.

– Вы ничего не докажете, – недобро улыбнулся князь Петр.

– Докажу, еще как докажу, – в тон ему ответил Репнин. – Я забрал из вашего кабинета коробку с пистолетами. Это, во-первых, а во-вторых, – у меня есть свидетель – Елизавета Петровна.

– Лиза?! – Долгорукий с возмущением обернулся к дочери. – Ты пойдешь против отца своего?

– Ты не оставил мне иного выхода, папа, – кивнула Лиза. – Ты пытаешься насильно выдать меня замуж за Корфа, которого я не люблю. Ты глух к моим мольбам, почему я должна слышать твои просьбы?

– Но как же честь семьи? – побледнел князь Петр.

– Вы могли бы избежать всех расспросов и разбирательств, – предложил рассудительный Репнин, – если немедленно отправились бы со мною к судье.

– И что мы скажем ему? – недоверчиво покосился на него князь Петр.

– Что еще раз проверили пистолеты и обнаружили, что боек одного из них оказался неисправен, и поэтому смерть Андрея – несчастный случай. И у вас нет претензий к барону Корфу. А что касается княгини, то я настоятельно рекомендую вам как можно скорее увезти ее отсюда и показать хорошему врачу.

Впрочем, судьба княгини – в ваших руках. Делайте с ней, что хотите. – Я жду от вас только одного – мы едем с вами к судье или нет?

– Шантаж? – надменно спросил князь Петр и еще раз обвел взглядом гостиную. Дочери смотрели на него настороженно, и лишь Полина – преданно, с беспрекословной готовностью подчиняться. – Похоже, в этом доме лишь одна Настя поддерживает меня. Хорошо, я подчиняюсь чуждой мне силе. Так и в быть, едем к судье...

Оставшись в гостиной одна – Долгорукую под присмотром Сони и Лизы заперли в ее комнате, а князь Петр в сопровождении Репнина уехал высвобождать Корфа – Полина с торжеством огляделась по сторонам. Решимость настроения старшего Долгорукого была для нее очевидна: папенька хотел сделать ее наследницей всего этого, и скоро дом и все в нем – мебель, картины – станут ее собственностью. Она будет владеть имением безраздельно!

Полине даже и в голову не пришло, что Долгорукий поступает несправедливо, – ведь она так пострадала во младенчестве, по воле злого рока оказавшись рабыней, лишенной всех радостей жизни, не похить ее вороги из колыбели. Сказка, грезившаяся в девичьих снах, стала явью, и Полина ощущала себя героиней одного из тех женских романчиков, один из которых успела просмотреть давеча, потихоньку вытащив книжку у Сони.

Книжка, хотя чтение и давалось ей с трудом, произвела на Полину неизгладимое впечатление, и она то и дело представляла себя прекрасной юной графиней, отнятой от груди матери кровожадными пиратами и проданной на невольничьем рынке Константинополя. «Потерянная и обретенная» – это была она, Полина, – нет, Анастасия Долгорукая, княжна и богатая наследница.

Полина уже представляла себе, как будет принята в высшем свете, как появится на балу, где кавалеры – один другого краше и знатнее – бросятся наперебой приглашать ее на танец. Она не станет отказывать никому, но и обещать ничего не станет. Приглядится, присмотрится, кто покажется идеалом: чтобы и собой хорош, и молод, и в чине, и при деньгах. Теперь у нее есть повод быть разборчивой – она и сама нынче имеет все... ну, будет иметь! Осталась всего малость – Полина нутром чувствовала, что князь Петр не шутит. Сказал, что все завещает ей – так и сделает.

Все, хватит, прошли те времена, когда она, чтобы от тяжелой работы оторваться, к хозяину ластилась, а ради того, чтобы актрисой на Императорской сцене представиться, тому противному плешивому старику глазки строила. А еще и с Забалуевым пришлось поближе сойтись – впрочем, этот ей пока еще нужен, как никак предводитель уездного дворянства. Пусть свое дело сначала сделает, документ закрепит о ее происхождении, а потом – ищи себе новую утеху, волосатый коротышка!

А вот бы сейчас перед Модестовичем похвастаться, подумалось Полине. Все говорил, что в Курляндию возьмет, баронессой сделает, ан нет – она теперь сама княжеского роду и на Модестовича даже не взглянет. Ему, конечно, это в обиду, но, однако, полезно. Враль Вральич золотые горы обещал, сантименты разводил. Попользовался и сбежал, где он теперь-то, рыжий черт?