* * *

Я собрала вещи. Хорошо, что у меня их немного. И открыла нижний ящик комода, там я хранила материальные точки отсчета. На меня смотрело лицо Пьеро, по его матерчатому лицу текли нарисованные слезы. Я взяла его в руки и прижала к себе.

– Я тебя не забуду, глупый. Но я же не маленькая, чтобы носить с собой куклы. Понимаешь?

Пьеро смотрел на меня черными пуговицами глаз, из которых текли слезы. Пьеро был совсем как маленький.

Ко мне в комнату зашел Гера. Его глаза щурились от холодного зимнего солнца. Оно летело в моей комнате сплошным потоком золотых спиц. От окна к его глазам.

– Я тебя не пущу, – сказал он.

Как-то странно сказал. Жестко и в то же время просительно.

– Почему?

– Потому что вы с ним не пересекаетесь. Ни в чем.

– У меня начинается другая жизнь! – вдруг разозлилась я. – Хочешь, чтобы я умерла в этой богом забытой квартире?

Я взяла сумки и потащила к двери. Гера выдирал у меня вещи, я не отдавала. Молча. Я вцепилась в свои сумки мертвой хваткой.

– Отдай! – крикнула я.

– Нет!

– Хорошо. Я уйду без них. Все равно. Хочешь ты этого или не хочешь! Понял?!

Он отпустил сумки, и они упали на пол. Шмяк, и все. Гера обнял меня, его сердце билось как сумасшедшее. Он гладил мне волосы, а я просила у него прощения. Зачем мы мучили друг друга, если ближе у нас никого не было?

– Ты его любишь?

– Да.

– Хорошо, – он вытер слезы с моих щек. – Помни, я всегда с тобой.

Я зарылась головой в его грудь. Мне так не хотелось уходить!

– Не забывай Пьеро. Ему будет одиноко, – попросила я. – Он мой единственный друг детства.

– Я заберу его к себе.

– Ладно, – улыбнулась я.

Гера вздохнул и прижал меня к себе.

Илья взял мои сумки. Мы стояли в коридоре, я не решалась уйти. Всю жизнь прожила в этой квартире. То, что было до нее, не считалось.

– Берегите ее, – сказал Гера.

Илья взял под козырек, Гера взглянул на него исподлобья. А я смотрела из подзорной трубы коридора на золоченый шпиль. Он сверкал от солнца, деля небо на две половины. Шпиль светился розово-красным солнцем. Время клонилось к полудню.

– Твой дядя самых честных правил? – спросил Илья в машине.

Я взглянула на него исподлобья.

– Вы похожи, – сказал он и нажал на газ.

Я ехала в машине и думала, что Пьеро – кукла. В огромном, хмуром пространстве бабушкиной квартиры остался один человек. Совсем один. Забытый и заброшенный мной в пыльный угол забвения.

Илья смотрел через лобовое стекло и о чем-то думал. Мы не походили на счастливую пару, которая хотела соединиться.

«Зачем я это сделала?» – спросила я себя.

Илья улыбнулся сам себе, не глядя на меня. У меня внутри задрожал противный, студенистый кисель. На глаза, не просясь, набежали слезы, и я отвернулась к окну. Илья слез не любил.

* * *

Илья пропустил меня вперед. Я остановилась в нерешительности и огляделась. У его дома был новый запах, не похожий ни на что.

– Чем это пахнет? – спросила я.

– Пирожными со взбитыми сливками.

– А где они?

– В спальне.

Я пошла в спальню на запах и замерла на пороге. На полу, на подоконнике, на шкафах стояли цветы. Они были и разными и одинаковыми одновременно. Только ирисы – сине-фиолетовые и нежно-голубые, яично-желтые и золотисто-терракотовые, бело-розовые и пурпурно-коричневые. Покрытые нежным пушком лепестки ирисов летали по солнечной комнате. В отдельной, человеческой квартире изогнулось время. Зима заместилась летом.

Я развернулась к Илье, он смотрел на меня во все глаза. Уголки его губ подрагивали, одна улыбка набегала на другую, как волна. Я впервые видела улыбки, похожие на море. Волны улыбок закручивались водоворотами ямочек, разлетающихся солнечными брызгами. Мне подарили жаркие улыбочные солнышки! Зимой! И я улыбнулась в ответ. До самых ушей.

– Ну вот, – сказал он. – А ты боялась.

– Ты поменял зиму на лето! – воскликнула я.

– Запросто! Я властелин времени.

Властелин времени отправил зиму в дальнее плавание. К черту на кулички! Повернул время вспять, чтобы вернуться в будущее. За одно мгновение обогнул вселенский бублик. Я бы такого не придумала никогда. У меня был самый необыкновенный парень с ямочками на щеках. Настоящий победитель! Я смотрела в его глаза целую вечность. Миллиарды секунд вселенского времени.

– Что? – смутился он.

Я поцеловала победителя в губы крепко-крепко и вновь засмотрелась на голубые купола его глаз. Мы целовались как сумасшедшие посреди лета с запахом ирисов, а зима сверкала парадным солнечным инеем на крышах. Она нас простила.

– Почему матрас снова на полу? – спросила я.

– Жизнь надо начинать с положительных материальных точек отсчета, – улыбнулся Илья.

– Чего мы ждем?

Мы лежали на боку и смотрели друг на друга. Свет новой луны заливал комнату, в ней не было полутонов, только черное и белое. Так бывает, когда заглядываешь в складку времени через щель. В складке времени все черное и белое, как лица японских красавиц.

– В твои глаза попала луна и оказалась в ловушке, – неожиданно сказал Илья. – У земных женщин так не бывает.

Я засмеялась, потому что почувствовала гордость, и в то же время мне стало грустно. Я думала, что Илья имеет надо мной такую же власть, как и я над ним. Я сжимаюсь от волнения даже тогда, когда он случайно касается меня рукой.

– Если загадать желание в новолуние, оно обязательно исполнится. Только нельзя говорить об этом вслух. Загадывай, – велела я и взяла его за руку.

– Язычница с другой планеты, – он поцеловал мою ладонь и приложил туда, где его сердце.

Я не знала, что загадал Илья. Сама я загадала, чтобы мы всегда были вместе.

Мне приснилась черно-белая красавица, жившая одновременно в шести лучших домах Японии. Она низко склонилась ко мне, шурша шелками, и шепнула:

– Голубые ирисы надо держать за стебли. Лепестки ирисов легко сломать.

– Они вырастут снова, – пообещала я.

Под моей подушкой лежало чужое сердце, а я была его властелином. Вокруг цвели разноцветные ирисы, их запах растекся по всему дому и тайком заместил собой мою кровь и лимфу. Сама не заметив, я нырнула в него с головой и оказалась в ловушке.

У станции метро я увидела ландыши. Их разместили в стеклянной коробке на заснеженной улице. Рядом с ними горела свеча, чтобы цветы не замерзли.