имя человека, который это сделал, но тебе его пока не назову, сам понимаешь, дело такое.

Руслан кивнул, совершенно не обидевшись: он прекрасно понимал, какими странными и непредсказуемыми путями иногда попадает к людям важная информация, и что разглашать источник — последнее дело.

– Организуй-ка мне анонимный звоночек в соответствующую организацию, пусть проверят пожар на предмет трупа, а то вдруг решат схалтурить, всякое же бывает. Мол, сторож был, да куда-то подевался, третий день не видели, даже за бутылкой в магазин не приходил.

– Даже так? – Руслан и сам подозревал что-то подобное. – Я ведь правильно понимаю, что труп там есть?

– Есть, – не стал отрицать Краснов, – и это не Забельский. Но не тебе мне объяснять, что этой информацией делиться ни с кем не стоит.

– Обижаете, Алексей Константинович, – делано надулся Руслан, – а кто труп, тот самый сторож?

– Полагаю, что он и есть, – подумав, кивнул сам себе Алексей. – Но что-то мне подсказывает, что организовавшие поджог люди хотели бы, чтобы все подумали, будто бы именно Забельский приехал туда по какой-то своей надобности, да там и остался. И узнай про самого Забельского: что, кому, как… Не просто ведь так он следы заметает. А может, это вообще исключительно мои домыслы.

– Сделаем, – кивнул Руслан, уже продумывая, как грамотнее выполнить поручение и не слишком продемонстрировать свою заинтересованность. – Могу я поинтересоваться, чем вызван такой интерес к этому вопросу, Алексей Константинович?

– Можешь, – кивнул Краснов, – но сначала выясни про Забельского. Сможешь быстро это сделать?

– Разумеется, – Руслан прикинул что-то и сказал, – дайте мне полчаса.

– Действуй, – распорядился Алексей и погрузился в просмотр писем, усилием воли подавив желание спуститься и проверить, как там Оля.

Через полчаса вернулся Руслан, и теперь Краснов сидел и сосредоточенно рисовал квадратики и ромбики на листе бумаги. Новости не обнадёживали: выяснилось, что Денис Забельский, известный в узких кругах своими тесными связями с теневым бизнесом, задолжал достаточно крупную сумму серьёзным людям, но пообещал вернуть в кратчайшие сроки, намекнув, что деньги у него где-то припрятаны. Говорят — опять же исключительно на уровне слухов — что он обратился за помощью к Фомичу, но тот всячески отрицает даже намёки на это. Ходят слухи, что три дня назад Денис выехал из Петербурга на машине, но куда потом делся — никто не знает. Про пожар уже известно, более того, в развалинах, куда нужные люди добрались раньше представителей официальных органов, найден труп, и, судя по найденному на крыльце обгоревшему портфелю, есть подозрение, что труп — это сам Денис и есть. Но продолжают разбираться, потому что откуда-то просочилась информация, что Забельский поехал в этот дом не один, а с девушкой. Но второй труп пока обнаружить не удалось.

Краснов мог бы добавить, что этот самый несостоявшийся второй труп лежит к гостевой комнате на первом этаже, но пока решил промолчать и подождать развития ситуации.

* * *

– Ты же понимаешь, что по уму я должен сейчас отдать распоряжение, чтобы тебя тихо и незаметно закатали в асфальт? Для того, чтобы подобные тебе раз и навсегда уяснили, что нельзя играть во взрослые игры и при этом вести себя по-идиотски! – примерно так звучала бы речь белого от ярости Фомича, если бы её перевели с русского матерного на нормальный язык.

– Я понимаю, Егор Андреевич, – Дима ещё недостаточно знал своего покровителя, иначе предпочёл бы молчать и тихо ждать, пока тот успокоится и снова станет способен рассуждать здраво.

-Ты? Ты?! Ты ничего не понимаешь! Ни-че-го!!! – Фомич швырнул ни в чём не повинный стакан из-под виски в стену. – Мало того, что ты притащил туда за собой эту ревнивую дуру, так ты ещё и не удосужился проверить и убедиться, что она мертва. Ты почему не посмотрел?

– Да она так лежала, – начал в очередной раз оправдываться Завьялов, – живые так не лежат, ну правда. И не дышала вообще, я её окликнул, она не ответила. Я уверен был, что она свернула себе шею.

– Но тела-то нет, – Фомич демонстративно развёл руками, – видимо, твоя свернувшая шею подружка не просто пришла в себя, но ещё и умудрилась выбраться из горящего дома, причём так, что никто не заметил. Вокруг пожарища всё проверили?

– Всё, – уныло ответил Дима, понимая, что оправдывайся — не оправдывайся, а он виноват с любой стороны, – никаких следов не нашли, да там и нереально отыскать хоть что-то.

– Ещё хорошо, что у тебя хватило ума не промолчать о своём косяке, а рассказать, потому как если бы я узнал всё не от тебя, а от других… – Фомич с намёком посмотрел на виновато вздыхающего Диму, – то тебя не спасло бы ни заступничество Юли, ни то, что к тебе проявили интерес определённые люди.

Дима внутренне напрягся: вот оно, то, благодаря чему он всё ещё жив и даже относительно благополучен. Им кто-то заинтересовался из тех людей, с кем считается даже обладающий огромным влиянием Фомич.

– Ты понравился одному серьёзному человеку: он как раз подыскивал парнишку твоего типажа. Начнёшь с низов, с самого начала, и если докажешь свою полезность и убедишь его, что в тебя имеет смысл вкладывать деньги, то когда-нибудь сядешь в депутатское кресло. Улавливаешь?

– Вы имеете в виду политическую карьеру? – не решаясь поверить тому, что услышал, спросил Завьялов, незаметно вытирая мгновенно вспотевшие ладони о брюки.

– Её самую, – кивнул Фомич, – сейчас как раз спрос на таких, как ты: молодых, симпатичных, с честными лицами, не замазанных ни в криминале, ни в бизнесе. Ты подходишь со всех сторон, так как о твоём косяке знаю пока только я. Ты понимаешь мой намёк, Дмитрий Александрович?

– Разумеется, – кивнул Дима, стараясь не выдать охватившего его ликования, – я всегда буду помнить, кому обязан началом своей карьеры.

– Ты не просто будешь помнить, – в светлых глазах Фомича сверкнула хищная искра и тут же погасла, – ты будешь моим человеком.Со всеми потрохами, Дима, потому что одного моего слова будет достаточно, чтобы твоя карьера политика закончилась, не начавшись.

– Я понимаю, – Завьялов кивнул, мельком подумав, что рано или поздно… так или иначе… но он сумеет вырваться из-под опеки Фомича, если та станет слишком уж навязчивой. В конце концов, никто не вечен,