2.

Весна плясала свои лучшие танцы. Водила бёдрами, прикладывала гибкие пальцы к набухшим соскам, влажным ртом подпевала своему ритму. Природа и все её твари, включая людей, заворожённо повторяли за ней движения. Внук Ваня сидел взаперти с порносайтами, обливаясь всем, чем мог. Зять Саша в агонии брал город, двигаясь от электрической розетки номер один к электрической розетке номер два, обе располагались между женских ног. С первой вышел блаженный экспромт, насчёт второй он договорился заранее. Ольга мучилась ревностью и глотала острый дым в рабочей курилке. От смены сезонов у неё сохли губы и на щеках кожа.

Ангелину Ивановну весна волновала как дачная добродетельница, пора важных работ и виновница взлетающего давления. Старуха резала засохшие ветки секатором, взбираясь по деревянной стремянке на каждую из своих восьми яблонь. На шестой давление полезло в небо, голову закружило, стремянка зашаталась под ботинками, но Ангелина Ивановна успела схватиться за крепкую молодую ветку. Спустилась, отдохнула на перевёрнутом ведре, вспоминая себя. За две недели три приступа такого вальса в голове, не зря взяла талончик. Вновь осторожно вскарабкалась на стремянку, освободила от лишнего два оставшихся деревца. Медленно собрала мусорные ветки, сложила их в треснувшую бочку. Решила, что теперь уж достаточно поработала.

Из автобуса старуха вышла на остановку раньше домашней и сразу пересела в трёхчасовой плацкартный вагон поликлиники. Всё обсудили наседки казённых лавок: детей, внуков, у-кого-есть-правнуков, врачей, цены, новости, дачи, правительство, войну. Ангелина Ивановна больше молчала, говорить с молодости не умела, сплетничать – язык не ворочался, телевизор – время терять, дачными хлопотами что толку делиться, про семью говорила только самые основаньица – нечего выносить сор. Конвейерно орущая на своих больных участковая, похожая на Ольгу возрастом и злобной болью, на Ангелину Ивановну не кричала. Наверное, оттого, что та не причитала доченькой и милой, не плакала, не жаловалась на жизнь и произнесла полтора слова за приём. Врачиха только нервно дёргала лицом и говорила сквозь зубы. Обвила тонометром сухую старушкину руку, посмотрела цифры и процедила про уменьшение нагрузок и андипал. Ангелина Ивановна решила после сегодняшнего, да, уменьшить и по грязному луже-морю поплыла домой, где нужно было готовить ужин.

Когда в дверь позвонили, старуха чистила картошку на кухне, а внук Ваня плакал лицом и пахом у себя в комнате. На пороге Ангелина Ивановна увидала троих. Они были незапоминаемы – со светлым верхом волос и тёмной неразличимой одеждой. Тот-что-пониже назвал её по имени-отчеству и сообщил, что к ней есть серьёзное дело. Все трое тут же оказались в квартире. Тот-что-пониже ощупал всё маленькими голубыми глазами и сразу пошёл в старухину комнату. Ангелина Ивановна посеменила за ним и вспомнила, что можно позвать внука. Но вернуться уже не смогла, за ней шагали остальные двое. Тот-что-пониже сел на старушечий узкий диван и пригласил Ангелину Ивановну сесть рядом. Сама не зная почему, старуха так и сделала. Тот-что-пониже сказал, что сейчас нужно будет хорошо слушать. Он достал мобильный телефон, позвонил и поднёс трубку к уху Ангелины Ивановны. И старуха слушала – про то, что Ольга три часа назад пришла в квартиру, куда её мужа вызвали чинить выключатель, и про то, что застала его с бабой, и про то, что бабу эту она порешила и запачкала весь ковер её кровью, и про то, что теперь нашлись добрые люди, готовые всё это убрать и договориться с полицией. А нужно-то всего пятьсот семьдесят тысяч рублей. Столько Ангелина Ивановна скопила, откладывая пенсию: одна часть лежала на карточке, другая на книжке.

Ангелине Ивановне рассказали, что делать дальше. Старуха никогда не носила с собой ни паспорта, ни денежной карточки – боялась потерять. Хранила их в бумажной папке, перевязанной белым шнурком. Когда голос в телефоне закончился, Ангелина Ивановна кинулась к заветной папке, сложила её в потертую кожаную сумку, вышла в коридор и сказала, что готова. Трое добрых людей усадили Ангелину Ивановну в автомобиль и поехали – на другой конец города, в самое дальнее отделение банка. Сделали всё, что нужно, и поехали опять. Но до дому Ангелину Ивановну довозить не стали. Наоборот, посреди дороги открыли дверь и сказали идти. А когда Ангелина Ивановна, ничего не понимая, запричитала, тот-что-пониже очень плохо выругался и аккуратно выпихнул старуху из салона.

Опомнилась только тогда, когда контролёрша в троллейбусе спросила плату за проезд. Тогда и обнаружила Ангелина Ивановна, что сумка с паспортом, пенсионным и вложенным в пенсионное проездным осталась в машине. Но контролёрша уже отмахнулась и пошла обилечивать других.

Когда Ангелина Ивановна добралась до трёхчастной и увидела, что дочка возмущённо чистит картошку, зять Саша щёлкает пультом и внук Ваня так же сидит в комнате – она обрадовалась. Так быстро всё уже сделали? – только спросила Ангелина Ивановна. Ольга, увидев, что старуха странно счастливая и без сумки, заподозрила неладное. Когда разобрались, Ольга так завыла, что соседи затолкали стены, а она заметалась от сына к мужу, не отцу его – и со всех сил била их, немых и непричастных. На мать пробовала кричать сначала, но в горле застряло, потому что вдруг Саша замахнулся на жену впервые в жизни. А старуха страху натерпелась и улыбалась теперь ртом и глазами – счастье-то какое, нет никакой женщины на ковре, чтобы её прятать, и ковра такого, чтобы мыть. Счастье-то какое!

Ангелину Ивановну пробовали возить в полицию. Следователь разводил руками и рассказывал Ольге с Сашей, что подобного рода разводок полно и они нераскрываемы. Ни свидетелей, ни подозреваемых. Он попросил старуху описать кого-нибудь из добрых людей, Ангелина Ивановна увидела портрет президента РФ на стене и сказала, что тот-что-пониже был похож на фотографию. В разговоре старуха улыбалась, потому что, когда она узнала, что всё неправда, она стала самой счастливой матерью на свете. Следователь, как услышал про портрет, вздрогнул, решил, что бабулька того, и не стал открывать дело.

Дома Ольга ещё покричала, выпила валидолу и отправилась спать. Саша принял водки и лёг смотреть телевизор. Ваня сел за компьютер. Ангелина Ивановна устала от сегодняшнего дня как от неприятной и бесполезной работы, и отправилась в ванную. Что есть старческой мочи тёрла себя мочалкой, чтобы отмыться от пережитого ложного горя и встречи с плохими людьми. Потом долго вытиралась досуха – руки сами делали по привычке. Сама же старуха ничего почти не думала, только время от времени радовалась, что есть горячая вода. И вдруг заметила себя в зеркале и впервые с СССР принялась рассматривать. Тело её низенькое, горбатенькое, светлое, покрытое излишками кожи, терялось в ванной-крохе. Лицо висело под высоким лбом. Полуголый рот чернел углями-догорелками. Волосы её редкие и тонкие, высохли уже от одного объятия полотенца, сквозь них просвечивал нацепивший кожу череп. Худые-на-жилах руки и ноги заканчивались бугристыми пальцами. Ладони сверху носили мелкие светло-жирафьи пятна. Приделанные, длиннющие – до паха – груди, ослепшие на концах бесцветными от времени сосками. Детская-лысая промежность стыдилась под кожными складками, спускавшимися от живота. Ангелина Ивановна разглядела себя такую и заплакала.

3.