— Снова принц ходит, — объявила одна студентка, когда группа шла через главный двор Академии стайкой диких голубей. Короткие пелеринки развевал ветер.

— Принц? — переспросила Арианлин, глядя на нее. — Что еще за принц, Венда?

— Призрак Морлина — сына короля Андариона, — ответила девушка. Какие-то пугливые нотки слышались в ее голосе. — Помните, тот, который погряз в черной магии, когда был жив.

— Черная магия! Чушь собачья! — воскликнула Дженет Луговина. Она была одной из самых разумных и рассудительных студенток — дочь магистра.

— Это правда, — вмешалась Белина Белая. Глаза ее, зеленые, как крыжовник, и чуть навыкате, были наполнены страхом. — То есть насчет призрака. Мне тоже рассказывали. В развалинах замка он всегда одет в доспехи паладина. А в часовне он в рясе монаха с надвинутым клобуком, а под клобуком — только темнота и два глаза, как горящие угли…

Венда Лощина тихо пискнула, и Арианлин, вспомнив о своих обязанностях старосты, посмотрела сурово — насколько умела.

— Белина, не говори глупостей. Ты знаешь, что призраков не бывает. Это просто языческие суеверия. Духи мертвых не болтаются на Земле, а уходят на Небеса.

— Это хорошие. А плохие? — не уступала Белина. — Его ребята из Академии видели. Феррел Лес и Берк Сильный его оба видели, как он скакал из развалин на призрачной вороной лошади. И Дэйл Перелесок его тоже один раз видел. Дэйл спускался вниз, чтобы ночью пробраться в кладовую, и в главном коридоре увидел в темноте два глаза — просто два глаза, — и они горели, как свечи. Он как припустил обратно наверх!

— Наверное, это была кошка кого-нибудь из магистров, — сказала Дженет.

— Кошка ростом с человека? — возразила Белина. — Я вам точно говорю, все так и есть. Принц ходит по древним частям замка — развалины и часовня, и еще библиотека — там был у монахов скрипториум. Библиотекари, приходя утром, находят на столах книги и рукописи, даже если с вечера расставили их по местам и заперли дверь!

— И деревенские его тоже видели, — добавила Венда. — По дороге на Каирнес живет пастух, который однажды видел его на тропе к замку, а за ним шла старая Ана.

— Что за чушь вы несете! — врезалась в разговор Люсина.

Поле.

— Действительно, полная чепуха, — согласилась Жанет. — Чего это Ане ходить за призраком?

— А говорят, что она ведьма, — пояснила Венда. — Она живет сама по себе на Туманной Горе, в Пещере Фей, так говорят деревенские. И еще она умеет…

— Девушки! — упрекнула всех Арианлин. — Как вы можете слушать такие глупости?

— Ага. Только дураки слушают сказки. И только дураки их сказывают, — заметила Люсина, кинув косой взгляд на Эйлию Корабельщик.

Островитянка вспыхнула, услышав презрение в голосе Люсины. Ее репутация рассказчицы была теперь известна всей обители — к большому ее огорчению. С первого несчастливого дня ей никогда не было легко с одноклассницами, и она сошлась с малышками из сиротского приюта, стала помогать монахиням за ними ухаживать, рассказывала им сказки, которые завораживали детей на Большом острове. Она пересказала им историю Неизвестного Рыцаря, который был так скромен, что никогда не поднимал забрала, чтобы никто не приписал ему его же доблестные деяния. Рассказала о дворянской дочери Лирии, которая переоделась пажом, чтобы пойти на войну со своим любимым паладином, про Ингарда Дикаря, которого воспитали волки в Темном Лесу, и он жил в пещерах, пока король Андарион не победил его в единоборстве и не стал его другом. Сиротам страшно нравились ее рассказы, и дети ходили за ней хвостом, упрашивая: «Эйлия, расскажи еще раз про Лирию! И про Медного Коня, и про волшебный летучий корабль…» Одноклассницы дразнили ее за это безжалостно.

— Как поживает твой кузен Джеймон, Эйлия? — спросила Арианлин, стараясь тактично сменить тему.

— Спасибо, хорошо, — ответила Эйлия, бросив на нее благодарный взгляд. — Он нашел работу в доках и обеспечивает и свою, и мою семьи.

Джеймон был у нее пару раз и рассказал, что мать ее и тетка тоскуют по дому и хотят вернуться на Большой остров.

— Я им сказал, что еще рано, — пояснил Джеймон. — Пока еще не ясно, что царь Халазар не нападет. Скорее, даже похоже, что нападет, раз король Стефон отозвал от острова свой флот. Самый лучший момент для внезапного нападения. Не могу понять, чего он ждет — его Армада достаточно сильна.

— Но ведь зимбурийцы очень суеверны? — спросила Эйлия. — Может быть, он ждет какого-то знамения.

— Вполне возможно. Хотя, наверное, его авгуры не замедлили бы ему таковое представить. Есть во всем этом что-то очень странное.

Эйлия, вспоминая этот разговор, заново ощутила, как совесть рвет ее на части. Конечно, она должна надеяться, что зимбурийский царь не начнет войну. Но тогда мать заставит ее вернуться домой, бросив Академию, ежедневные лекции, чудеса библиотеки…

— Что ж, передай ему мои наилучшие пожелания, — сказала Арианлин.

— Бедняжка Ари! Забыла бы ты лучше про красавца Джеймона, — насмешливо обратилась к ней Люсина, когда группа входила в библиотеку. — Он ведь уже дал обещание своей кузине — правда, Червячок? — Она обернулась к Эйлии. — На Большом острове заключают ведь браки между двоюродными?

— О Небо! Неужто правда? — воскликнула Белина, еще шире открывая крыжовниковые глаза.

— Не часто, — ответила Эйлия. Воздух в зале был прохладен, но ей почему-то вдруг показалось, что он знойный.

— Но это вполне разумный обычай, — продолжала Люсина, глядя на Эйлию поверх аристократического носа. — Жить на этой скале посреди моря — тут уж никуда не денешься от близкородственных браков. Слушай, а ты могла бы рассказать об этом хорошую сказку, Червячок! Сказка о светловолосой деве острова и ее бессмертной любви к двоюродному брату…

Девушки прыснули, и Арианлин досадливо поморщилась. Эйлия бросилась к учебному столу; щеки у нее горели. За столом никого не было, кроме одной девушки: Лорелин, сироты с архипелага. Она читала книгу, держась за обложку своими довольно крупными руками с сильными пальцами, будто боролась с ней. Эйлия ощутила теплое сочувствие. Лорелин тоже была здесь не в своей тарелке: высокая и неуклюжая, довольно обыкновенная, если не считать великолепных волос, которые спадали до колен и вызывали у островитянки жгучую зависть. Все знали, что Лорелин здесь из благотворительности, и за это ей досталась своя доза колкостей и дразнилок (похоже, что принятые из благотворительности ученики считались низшей формой жизни даже по сравнению с теми, кто выиграл право обучения). Говорили, что ее вырастили в каанском монастыре, и она понятия не имеет, как должна вести себя юная леди. Она не опускала застенчиво ресницы, когда к ней обращались, как учили маурийских девушек, а смотрела человеку прямо в глаза своими приводящими в замешательство светло-голубыми глазами. Ей не хватало достоинства ходить семенящим шагом, как положено девушке, а вместо того она вышагивала широко, по-мужски. Однажды даже видели, как она бежала, опаздывая на урок, подобрав рукой юбки так, что коленки видны были. Монахини только головой качали над ней в скорбном отчаянии.